— Тогда с самого главного из всех других главных.

Вел я себя с ним нагло, даже вызывающе, но любое другое поведение он мог принять за слабость.

— В общем, я был при Федоре Отшельнике, когда к нему Грек со своими людьми пришел. Вместе с тобой, — уточнил он.

— Я отлично помню, что он пришел вместе со мной. Так чего хотел-то? Бабки за свое молчание?

— Нет.

— Жадры тебе заполнить? Так я не…

— Знаю, — не дав закончить фразу, перебил он.

— Что именно? — живо поинтересовался я.

О моем пропавшем даре эмоционала, знают только Грек, и его люди. И если известно этому типу, значит, услышал он именно от них. Что, в свою очередь, означает: не так давно он с ними встречался. Я даже головой закрутил по сторонам: ну а вдруг?! Вдруг увижу кого-то из них? Логика моя в очередной раз оказалась глубоко порочна.

— То, что у тебя нет, и никогда не было дара.

Вот даже как? А дела-то идут все интересней! Но кто же тогда те самые жадры заполнил? Штук десять, не меньше? Пока мой дар куда-то не исчез?

— Федора, перед тем как ласты откинуть, совесть начала мучить, что ли? — продолжил он. — Или еще что-то, но Отшельник однажды сказал: «Зря я того парня подставил. Убьют ведь теперь почем зря!».

— Что, так и сказал?! — я даже лицо в сторону отвернул, настолько его выражение было у меня ошарашенным, сам чувствовал.

— Слово в слово.

— А зачем он это сделал, не говорил?

— Вот чего нет — того нет. Наверное, за тем, что сам подыхал, и других на тот свет хотел, как можно больше за собой утянуть. Ты — человек Грека, а он своих людей в обиду не даст, наслышан. Или просто ему твое лицо не понравилось. Хотя, возможно, и сам Грек ему когда-то насолил. Дальше объяснять?

— Не надо.

Картинка и без того предельно ясна. Федор, в связи со своей подлой натурой брякнул, что я эмоционал. Брякнул наобум, не ведая, что я и на самом деле им являюсь. Как же тогда все наши удивлялись: он с одного взгляда смог узреть во мне дар! Вот же мерзавец!

С другой стороны, сколько не слышал об эмоционалах, всегда только плохое: нет среди них хороших людей. Но себя даже при всем желании мерзавцем назвать не смогу. Или дело в том, что пробыл эмоционалом всего ничего?

— Так от меня-то чего хочешь? Как тебя, кстати, зовут?

— Глебом. Но обычно Малыш.

Ну да, обычная практика — человеку очень крупных габаритов давать кличку Малыш, у самого такой знакомый имеется. И ошибся.

— Малышев моя фамилия, вот и прозвали.

История-то, оказывается, в точности как у моего тезки Игоря Стояка.

— Все-таки, что хотел?

И мы, наконец-то, добрались до сути. Правда, не сразу. Вначале мне пришлось выслушать короткий рассказ о его злоключениях.

— После того как Отшельник сдох, никак не мог занятие себе найти. К другим эмоционалам пристроиться — все теплые места давно заняты, да и самих их по пальцам можно перечесть. Помыкался, значит, пока сюда не попал. Слышал за побережье? — неожиданно спросил он.

— Доводилось немного. Но ты это к чему?

— Да к тому, чтобы свою артель соорудить, и фарт на нем испытать.

— И много там фарта?

— Раз на раз не приходится. Когда всякая мелочь попадается, а когда и куш можно сорвать. Знаю, однажды морской сорокафунтовый контейнер нашли, а в нем электроники всякой!.. Озолотились парни. Только одиночке на побережье делать нечего: до прибыльных мест не допустят. Да и сам туда не полезешь — слишком опасно. Бандой необходимо, бандой! Яков ничего против иметь не будет — ему лишь бы товар шел, а от кого и как — по барабану, — закончил Малыш.

— И что, часто там до стрельбы дело доходит?

— Случалось пару раз. Но это когда залетные пытались все под себя подмять. А так всем места найдется: и побережье длинное, и островов вдоль него хватает с избытком.

— Так ты что, предлагаешь мне в свою банду вступить?

— Нет, у меня не получится. Предлагаю тебе свою артель сотворить, и я в нее первым пойду. Есть и еще люди на примете, но с ними уже тебе самому решать.

Я уже говорил насчет неожиданных поворотов, которые следуют один за другим? Если нет — скажу.

— Ты это серьезно?!

— Серьезней некуда.

— Считаешь, у меня получится?

— У тебя — уверен. Теоретик, слышал я за тебя. И про перквизиторов, и про гвайзелов. Ты –

хоть и молод, но мужик основательный, пойдут за тобой люди. Вон как ты смог Якова впечатлить. Сам видел, как ты за руку с ним здоровался. Только с Филом подобное и наблюдал, когда тот в Станицу заглядывал.

Фил — тот действительно человек серьезный. И авторитета у него не меньше, чем у Грека, если не столько же. Куда мне до них обоих!

— Теоретик, — продолжил Малыш. — сдается мне, Яков собирается тебе какое-то предложение сделать. Если еще не сделал.

— Еще нет.

— Значит, вовремя я.

— Вообще-то у меня совсем другие планы на будущее.

В которых нет места ни побережью, ни Якову, ни тебе.

— Ты на Вокзал, что ли собрался? От Якова слышал, — пояснил он. — Ну и зря!

— Это еще почему?

— Засветился ты на Вокзале, вот почему. Тебя там многие видели, и, если даже не сразу признают, через какое-то время точно.

— Ну и пусть себе признают. Только сделать ничего не смогут: лучше меня знаешь, какой там порядок.

— Ты сам в это веришь? — Малыш скептически хмыкнул. — Ну будешь ты по всему Вокзалу бегать и всем кричать, что Отшельник ошибся. Ну даже поверят тебе, а толку-то? Занулят все равно: заказ-то никто не отменял. И не отменят. На всякий случай. Как говорил товарищ Сталин: нет человека — нет проблем.

Вообще-то Сталин так не говорил. По крайней мере, именно в таком изложении. Но от этого не меняется ничего.

— На Вокзале трудно будет меня достать, — я и сам чувствовал, что уверенности в моем голосе нет совсем.

Малыш хмыкнул еще раз.

— Для тебя есть разница — пристрелят тебя при свидетелях, или по-тихому яд подсыплют? Результат все равно будет один.

И в этом, увы, он тоже прав.

— Нут так что, Теоретик, убедил я тебя?

— Мне нужно подумать

Слишком все неожиданно.

— Подумай, отчего нет? Еще вот что скажу: в любом случае, я — могила! Хотя бы по той простой причине, что рано или поздно Грек узнает, и голову оторвет. А бежать здесь особенно некуда: мир хоть и большой, но узкий. Одно дело, когда взял заказ и его исполнил, и совсем другое, когда вот так. Так что на этот счет даже не сомневайся, клянусь!