откровенно ответила на вопрос:

— Надеялась, что он обоих детей своей жене оставит и будет платить алименты.

— Вы разбили семью, стали женой Семерихина, обязаны стать и матерью его детей.

Тамара Николаевна вдруг закрыла лицо руками и заплакала.

— Я никому не хотела зла. Я ж полюбила этого человека.

— И что же теперь? Устали от жизни?

— Не знаю, — устало сказала женщина и поднялась с места. — Судите сами как хотите.

Людмила Васильевна тоже встала. Спокойно и с сочувствием сказала Тамаре Николаевне:

— Я вас очень прошу, поверьте мне, я редко ошибаюсь в детях. Уверяю вас, Юра прекрасный мальчик. Его приход в вашу семью будет радостью. Подумайте об этом и поговорите с мужем еще раз.

Людмила Васильевна улыбнулась ей на прощанье. Но Тамара Николаевна не ответила улыбкой, молча смотрела на уходящую женщину смятенным, страдающим взглядом.

А Людмила Васильевна пошла по тропинке мимо сараев и самодельных гаражей, опустилась к реке.

На перевернутой старой лодке сидели подростки, курили, играли в карты. Среди них был и Коля Семерихин. Увидев незнакомую женщину, ребята притихли, кое-кто спрятал папиросу.

Людмила Васильевна остановилась на бугорке, позвала Колю.

— Семерихин! Коля Семерихин! Подойди, пожалуйста!

Коля раздавил ногой дымящуюся сигарету, нерешительно пошел к незнакомой женщине.

— Иди поближе, мне с тобой надо поговорить.

— Насчет прогулов, что ли? — спросил Колька и остановился.

— Совсем о другом. Иди сюда.

Коля подошел ближе. Теперь их никто не слышал.

— Я была у вас дома и видала, как ты обсыпал пылью чистое белье. Зачем ты это сделал?

— А так, чтобы позлить ее. Чего она меня все время ругает, житья не дает?

— Кто это она?

— Ну, мать. Не родная она мне, мачеха.

— Другой матери у тебя нет, считай ее родной.

— А вы кто такая, что я должен вам все рассказывать?

— Я педагог. Хочу тебе кое-что посоветовать. Ты в каком классе учишься?

— В седьмом. На второй год оставили.

— Почему на второй год? Трудно тебе или неинтересно?

— А чего интересного? Дома все время ругают, учителя тоже без конца пилят. Что я им?

— А отец?

— Ему самому не сладко живется.

— А ты помоги отцу.

— Что я могу сделать?

— Например, брось курить, тебе еще рано. Не играй в карты, помогай матери, не ссорься с ней. За сестренками присматривай. Ты любишь их?

— Они не вредные.

— Чем ты увлекаешься?

— Ничем особенным. Автомашины люблю.

— Хочешь, я помогу тебе устроиться учеником в авторемонтную мастерскую? И не нужно будет ходить второй год в седьмой класс, где тебе скучно, пойдешь в вечернюю школу.

— А когда устроите?

— Когда решишь, тогда и устрою. Поговори с отцом. Скажи, Людмила Васильевна советовала. Если он согласится, пусть позвонит мне, я все устрою.

Они шли по берегу, удаляясь от лодки, где сидели ребята. Кто-то из мальчишек крикнул:

— Колька! Иди сюда!

Коля остановился.

— Ну, я пойду.

— Не ходи к ним, Коля. Лучше иди домой, помоги маме, ей трудно. До свидания.

Коля остановился на бугре.

Надежда Ивановна разыскала учреждение, где работал Семерихин, и ждала его у подъезда. Был конец занятий. Она увидала, как Семерихин вышел на улицу, пошла за ним по тротуару, и когда он свернул за угол, тихо позвала:

— Герман! Герман Агапович!

Он обернулся, посмотрел на нее и, когда понял, кто перед ним, испугался.

— Зачем ты явилась? Я все сказал тебе по телефону.

Она примирительно осмотрела его и, скорее с сожалением, чем с осуждением, покачала головой.

— Как ты постарел, Гера. Трудно тебе живется?

— Видала Юру? — спросил он.

— Не разрешают мне, ждут твоего ответа.

— Я же им сказал: не могу взять сына, — волновался Семерихин. Ему было тяжело говорить об этом.

— Пройдемся, — мирно сказала Надежда Ивановна. — Поговорим спокойно.

Семерихин зашагал в сторону сквера. Они медленно шли, молчали.

Потом он спросил:

— Как ты узнала мой телефон?

— В детском приемнике, Григорий Романович сказал. Ты не сердись. Надо, чтобы Юре было хорошо. У него впереди целая жизнь.

Он тяжело опустился на скамейку, закурил.

— У меня ему будет плохо, — сказал Семерихин. — Пусть возвращается к вам. Скажите, что не нашли меня. Что нет у него отца. А я приму еще один удар судьбы, тяжелую плату за ошибки прошлого.

— Прошу тебя, скажи это начальнице детского приемника. И не беспокойся за Юру, пока мы с Кириллом живы.

— Ты вышла замуж?

— Да. Кирилл любит Юру как родного сына. Он будет ему отцом.

Семерихин поднялся со скамейки, подавленно смотрел на Надежду Ивановну.

— Ты согласен, Гера? Пусть Юра живет у нас?

Он кивнул головой.

— Такси! — крикнула Надежда Ивановна проезжающему таксисту. — Остановитесь, пожалуйста.

Машина резко затормозила.

Через полчаса они уже были в кабинете Людмилы Васильевны.

Тут же был и Григорий Романович.

Семерихин говорил прерывистым голосом, не скрывая своего глубокого волнения.

— Я устал от проблем. Каждый день, на каждом шагу проблемы. Я согласен.

— Это окончательное слово? — спросила Людмила Васильевна.

— Если бы у меня был другой выход! — вздохнул Семерихин.

— И вы не сомневайтесь, — успокаивающим тоном сказала Надежда Ивановна. — Юрочка у нас будет роднее родного сына.

Семерихин отвернулся к стене, видимо, ему было тяжело продолжать разговор. Он подошел к столу, слегка отодвинул занавеску, выглянул во двор, где недавно видел сына. На дворе никого не было. Он опустил занавеску.

— Можно еще раз взглянуть на сына? — спросил он Людмилу Васильевну.

Людмила Васильевна посмотрела на Григория Романовича, который уже готов был исполнить ее приказание.

— Только не сегодня, — сказала она. — Может быть, вы увидите Юру. Мы подумаем.

Семерихин в растерянности стал прощаться.

— Извините, конечно. Прощайте.

Надежда Ивановна провожала Семерихина тревожным взглядом, боялась, что он неожиданно переменит свое решение. Но Семерихин как-то особенно посмотрел на нее и ушел.

Людмила Васильевна молча стояла у окна. Она смотрела, как Семерихин вышел во двор, оглянулся по сторонам, постоял у того места, где видел сына, и нерешительно пошел к проходной.

Григорий Романович подошел к Надежде Ивановне, ободряюще сказал ей:

— Вот и разрешился вопрос, в вашу пользу.

Она молча кивала головой, одновременно выражая на лице и свою радость и сострадание к Семерихину, который ушел с большим горем в душе.

Людмила Васильевна в раздумье ходила по кабинету. Все молчали. Наконец Надежда Ивановна прервала молчание:

— Большое спасибо вам. Можно идти на вокзал за билетами? Или сначала разрешите повидаться с Юрой?

Людмила Васильевна остановилась перед Надеждой Ивановной.

— У меня к вам большая просьба. Я разрешу свидание с Юрой, только с одним условием. Если Юра спросит, где живет его отец, скажите ему адрес Семерихина.

— Да как же я скажу? — удивилась