– Это неверно! – отвечал Прален.

– Завещание было подписано покойным в состоянии полусознания действительности! – продолжал Калиостро.

– Это ложь! Наглая ложь! – воскликнул Прален.

– Завещание помечено было к тому же задним числом.

– Как вы смеете мне это говорить… – вспыхнул пэр.

– Я сошлюсь как на свидетеля на такую личность, – холодно продолжал Калиостро, – которой вы поневоле не будете противоречить. Согласитесь ли вы возвратить половину имущества молодому человеку, если свидетельство одного лица произведет на вас известное впечатление и докажет вам при двух-трех лицах, что завещание почти подложное.

– Конечно!.. Пожалуй!.. – нехотя и уже раскаиваясь, тотчас же после согласия, отвечал граф Прален.

– В таком случае сделайте мне честь, пожалуйте ко мне завтра вечером. Я живу в улице Сен-Клод. Я вызову эту личность свидетелем, а затем вы поступите как вам будет угодно. Насиловать вашу волю никто не станет.

Прален сожалел, что согласился, но, с другой стороны, любопытство подстрекало его побывать в гостях у знаменитого колдуна.

И то, что произошло на другой день в доме улицы Сен-Клод, страшно нашумело в Париже и достигло даже до ушей самого короля Людовика XVI и Марии Антуанетты.

Поздно вечером в кабинете Калиостро сошлись только четыре приглашенных лица, в числе которых был узурпатор Прален, вместе с ним молодой д'Эгильон и принц крови Конти. Все четверо сидели у зажженного камина, где, колеблясь, падало и вновь поднималось и вилось красное пламя. Другого какого-либо освещения не было. Это немало удивило гостей. Конти, бывавший изредка у волшебника, был его горячий поклонник и немало содействовал своими рассказами о чудесах Калиостро его всё разраставшейся славе. Теперь, на этот раз, Калиостро умышленно пригласил принца, чтобы он мог разнести по всему Парижу весть о происшедшем в доме мага.

Принц Конти был более всех удивлен темноте в горнице и, будучи близок с хозяином, решился заметить это обстоятельство графу, приписывая отсутствие освещения простому недоразумению и рассеянности его.

– Свечей, – отозвался Калиостро, – не нужно. Нам достаточно и камина, чтобы видеть друг друга и разговаривать… И потом, для свидетеля, который явится, освещения никакого не должно быть. Этого «они» не любят!

– Кто? – спросил Прален, не понимая.

– Он!.. Тот, которого я пригласил свидетельствовать на вас, граф, в том, что вы неправильно поступили.

– Как его? Этого господина, – спросил д'Эгильон. – Я его знаю?

– Когда увидите, то узнаете. Но довольно… Приступим…

И Калиостро громко, особым голосом обратился к графу Пралену, снова спрашивая его, согласен ли он возвратить хотя бы половину имущества законному наследнику. Пэр отчасти нетерпеливо повторил свой отказ в более резкой и даже насмешливой форме.

– В таком случае вы упорно желаете, чтобы «он» свидетельствовал, что вы не правы, что завещание подложное?

– Я не позволяю вам так выражаться! – горячо воскликнул Прален.

– Стало быть, дело решено? Вызывать мне свидетеля?

– Пускай придет и говорит что хочет. Мне все равно… Вы не ставили мне условием, и я вовсе не обещал вам, что буду повиноваться неизвестному мне господину.

– Я не говорил вам, – строго вымолвил Калиостро, – что он вам неизвестен. Напротив, я скажу вам, что он хорошо известен всем вам. Этому молодому человеку он не только хорошо известен, но даже более того… Впрочем, зачем слова терять даром… Вы отказываетесь? Повторите ваш отказ.

– Отказываюсь. И даже сожалею, что приехал! – раздражительно выговорил Прален.

– Вы не хотите отдать половину имущества добровольно?

– Ах, черт побери… Это скучно… Никогда!

– Вы слышали? – странным голосом выговорил хозяин как бы себе самому, а не гостям.

– Да, слышали, – отозвались тихо все трое, удивленные голосом Калиостро.

– Молчание! Я всех прошу на мгновение соблюсти полное молчание и, если возможно, даже не шевелиться.

Наступила полная тишина. Хозяин, сидя в кресле, опустил голову на руки. Он оперся локтями в колени, приник лицом к раскрытым ладоням, как бы в глубокой думе. Гости безмолвно смотрели на него, не понимая, что происходит, не зная, что будет, но с трепетом чуя – по репутации этого человека, – что произойдет что-нибудь особенное.

Комната в полумраке, казалось, вздрагивала беззвучно и колыхалась в лучах тлевшего и замиравшего в камине огонька.

После паузы, среди полной тишины в комнате и во всем доме, Калиостро отнял руки от лица, встал и выпрямился во весь рост. Затем он закинул голову назад, поднял высоко правую руку перед собою со сжатыми пальцами, кроме указательного, как если б он указывал нечто в пространстве. В то же время левая рука его и ее указательный палец были опущены и как бы указывали на нечто, находящееся в двух шагах от него на полу…

Кудесник был обращен лицом к огромному шкафу с книгами, стоявшему в глубине кабинета, и все взоры гостей невольно обратились на этот угол.

– Явись и свидетельствуй!

В комнате пронесся легкий ветерок, как бы из отворенного окна; ковер и листы раскрытой книги на столе всколыхнулись, пламя в камине подскочило, блеснуло ярко и опять упало.

– Явись и свидетельствуй!

Снова порыв ветра, но сильный, как завывание бури в лесу, и за ним чуть слышный, болезненный и томительный стон…

– Явись и свидетельствуй!

Кудесник быстро опустил правую руку рядом с левой, и обе они теперь указывали вниз… Раздался стон в горнице, протяжный и за душу хватающий… В углу, у шкафа, появилось что-то или кто-то…

Это был не человек, а как бы тень или отражение человеческого образа в зеркале. Затем, через мгновение, весь облик высокого и худого старика с синевато-бледным лицом и закрытыми глазами ясно вырисовался и выдвинулся беззвучно из угла, как-то колыхаясь и колеблясь, как облако…

И как стенание, жалобное, тихое, едва слышное и будто далекое, где-то за пределами горницы раздались слова:

– Завещание подложно…

Кудесник опустил голову на грудь и поднял обе руки вверх… Облик мгновенно рассеялся и исчез.

В тот же миг раздался отчаянный крик молодого д'Эгильона… Уже несколько мгновений сидел он, цепенея и задыхаясь от ужаса, и наконец дико вскрикнул.

Он узнал своего покойного отца.

Принц Конти сидел недвижно, стараясь яснее разглядеть незнакомый ему человеческий образ, колыхавшийся в пространстве.

Зато граф Прален без единого звука повалился на пол со своего кресла и лежал замертво около ног Калиостро…

Не сразу очевидцы совершившегося пришли в себя… Калиостро недвижно молчал и стоял, закрыв лицо руками, как человек, который старался прийти в себя после вспышки гнева или горя… Молодой д'Эгильон рыдал, как ребенок; принц, теперь только понявший, что и кого он видел, тяжело дышал, оробев и оторопев всем телом. Прален, протянувшись на полу, валялся как труп…