Но чем осторожнее были выражения земских адресов, тем резче прозвучал ответ, который был на них дан новым императором. Скромный адрес тверского земства произвел в высших сферах впечатление чуть ли не разрывной бомбы: так привыкли к абсолютной тишине за минувшие десять лет. Каким бы бледным показался этот самый адрес десять лет спустя, — в 1905 году! А теперь Николай II на докладе министра внутренних дел об этом адресе написал: "Я чрезвычайно удивлен и недоволен этой неуместной выходкой 35-ти гласных тверского губ. земского собрания". Ни дня кого не было тайной, кто внушил молодому государю такую резолюцию. Победоносцев решил во второй раз "спасти самодержавие" от подкопов. 17 января 1895 г. в Зимнем дворце состоялся Высочайший прием депутаций от дворянских обществ, земств, городов и казачьих войск, принесших поздравления по случаю бракосочетания государя. Обойдя депутации, Николай II произнес следующую речь, составленную Победоносцевым:

"Я рад видеть представителей всех сословий, съехавшихся для заявления верноподданнических чувств. Верю искренности этих чувств, искони присущих каждому русскому. Но мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленны ми мечтаниями[8] об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой родитель".

По замыслу Победоносцева, эта речь должна была сыграть точно ту же роль, какую некогда сыграл им же составленный манифест 29 апреля 1881 г., т. е. сразу и бесповоротно пресечь всякие поползновения к изменению наличного государственного строя и положить конец брожению умов.

Победоносцев не понял, что момент был теперь совсем иной. В апреле 1881 г. общество было ошеломлено убийством Александра II и стремилось успокоиться от бурных событий предшествующих лет, а революционное подполье было совершенно истощено и обессилено. Манифест 29 апреля 1881 г. только приложил, как бы сказать, последний штрих к уже обозначившемуся перелому в общественных настроениях. Теперь, в январе 1895 г., положение было совсем иное. Волна общественного возбуждения не спадала, а, напротив того, воздымалась и росла. Страшные народные страдания во время голода у всех были на свежей памяти, и все отдавали себе отчет в том, что нельзя по-прежнему стоять на одном месте и необходимо искать новых путей для оздоровления страны.

Вот почему царская речь 17 января 1895 г. вызвала в широких общественных кругах чрезвычайное раздражение. Немедленно появилась и пошла по рукам прокламация, составленная в форме обращения к Николаю II. Она начиналась словами: "Вы сказали ваше слово; вчера мы еще совсем не знали вас; сегодня все стало ясно; вы бросили вызов русскому обществу, и теперь очередь за обществом; оно даст вам свой ответ".

Если после манифеста 29 апреля 1881 г. все притихли и рассеялись по своим углам, то теперь произошло нечто прямо противоположное. Правда, не было никаких манифестаций и демонстраций, — такие проявления общественного возбуждения были еще делом будущего, — но во всех домах, где только собиралась значительная компания, ни о чем ином не было речи, как лишь о словах государя, и в тех запальчивых комментариях, которые при этом им давались, вы не могли не почувствовать, что день 17 января составил роковую историческую дату.

Те общественные круги, которые принадлежали к легальной оппозиции, были еще далеки от готовности к открытым выступлениям против правительства. Потребовалось еще около десяти лет для того, чтобы в этой среде политические страсти достигли температуры кипения. Но несомненно, что именно к середине 90-х годов восходит первоначальное решительное вступление широких кругов общества на тот путь политической борьбы, который привел затем к взрыву 1905 года. Земская среда с этого именно времени стала серьезно готовиться к политической схватке, окончательно изверившись в возможности согласования правительственной политики с передовыми общественными стремлениями.

На поверхностный взгляд это возбуждение от речи Николая II могло тогда казаться не заслуживающим особого внимания ввиду того, что оно выражалось в формах зачаточных. Иначе судил великий историк, сам тогда стоявший в стороне от либеральных кругов, но зорко следивший за ходом общественной жизни. Ключевский по смерти Александра III сказал хвалебную речь о покойном государе в заседании Общества истории и древностей, а потом повторил ее в университете с кафедры. Студенты освистали Ключевского за эту речь, а либеральные общественные круги резко порицали его, видя в этом его выступлении прислужничество перед двором. Обвинение в "прислужничестве" было совершено неосновательно. Никаких благ Ключевский за эту речь не искал и не получил. Читая теперь эту речь, видишь ясно, что все хвалы в ней относились лишь к миротворческой внешней политике Александра III и ни слова не было сказано о внутренней политике этого царствования. Но время было такое, что речь эта была принята всеми как выражение самого ретроградного духа, и популярность Ключевского на время сильно пошатнулась. А между тем этот якобы ретроградно настроенный историк отнесся к речи Николая II 17 января совершенно отрицательно. В это время я как-то вечером зашел к нему. И в откровенной беседе он сказал мне: "Попомните мои слова: Николаем II закончится романовская династия; если у него родится сын, он уже не будет царствовать".

II

Дальнейшие события скоро показали, что речь 17 января 1895 г. не была случайностью. Новое царствование не принесло никакого изменения в направлении правительственной политики. Правда, в октябре 1895 года состоялось назначение нового министра внутренних дел. Как мы уже знаем, Димитрий Толстой умер в 1889 г., не успев дожить до момента появления на свет его излюбленного детища — закона о земских начальниках; Толстой умер, когда этот закон еще вынашивался в утробе Государственного совета. Наследие Толстого пришлось принять И.Н. Дурново, назначенному тогда министром внутренних дел. Дурново не внес в свою деятельность никакого личного отпечатка, у него не было ни темперамента, ни заостренной боевой программы, которыми обладал его предшественник. Это был рыхлый и скучный петербургский чиновник, готовый методически выполнять возложенное на него задание. Таким заданием в тот момент было доведение до конца предпринятой при Толстом перестройки здания, сооруженного в "эпоху реформ". Дурново и начал выполнять эту задачу, без страстного нажима, уступая в частностях наиболее настойчивым возражениям оппонентов, сглаживая наиболее острые углы в замыслах своего темпераментного предшественника, но при всем том неуклонно и последовательно проводя основные начала его политики: сужение самостоятельности органов общественного самоуправления, выдвигание на первый план в строе местного управления представителей поместного дворянства и, в ущерб принципу уравнения сословий, наделение потомственных дворян рядом привилегий и преимуществ.

Под знаком этих начал были