отправку слуги, открыли сундуки кабриолета и достали оттуда вещи, заменив их пакетами с прокламациями. Затем, запечатав всё, они отправили в дорогу несчастного Жозефа, который не подозревал о том, что он везёт.

Однако полиция первого консула, которая начинала приобретать хорошую организацию, прослышала о том, что что-то замышлялось в армии Бретани, но не было известно точно ни что там задумывали, ни кто был зачинщиком. Министр полиции посчитал необходимым предупредить об этом префекта Ренна г-на Мунье, знаменитого оратора Законодательного собрания. По необыкновенному стечению обстоятельств, префект получил депешу в тот самый день, когда должно было разразиться восстание в Ренне во время парада, в полдень, а было уже половина двенадцатого.

Г-н Мунье, которому министр не передал никаких точных указаний, подумал, что для получения более точных сведений в отсутствие командующего наилучшим было бы обратиться к начальнику штаба. Он попросил генерала Симона приехать к нему в особняк и показал ему министерскую депешу. Генерал Симон, подумав, что всё уже открыто, растерялся, как ребёнок, и ответил префекту, что действительно существует широкий заговор в армии и что, к несчастью, он принял в нём участие, но что он раскаивается, и вот план заговорщиков и имена руководителей. Дальше он добавил, что через несколько минут войска появятся на площади и по сигналу, данному полковником Пиното, объявят о низложении консульского правительства. Судите сами об удивлении г-на Мунье, который оказался, таким образом, в крайне затруднительном положении в присутствии виновного генерала. Тот, вначале смутившись, пришёл в себя и вспомнил, что под его командованием, как-никак, находится восемьдесят тысяч человек, из которых от восьми до десяти тысяч в этот самый момент были собраны недалеко от префектуры. Положение г-на Мунье было критическим, но он вышел из него очень умно.

Генералу от жандармерии Вирьону было поручено правительством сформировать в Ренне корпус пешей жандармерии, для создания которой каждый полк армии должен был поставить нескольких гренадеров. Между этими военными не было никаких личных отношений, они не находились под влиянием армейских полковников и знали только приказы их новых командиров от жандармерии, подчинявшихся только префекту. Г-н Мунье тотчас же вызвал генерала Вирьона и приказал ему привести всех жандармов. Однако, опасаясь, что генерал Симон, придя в себя, захочет убежать и встать во главе своих войск, он обращался к нему с любезными словами, уверяя его, что его раскаяние и его признание смягчат его вину в глазах первого консула, и убеждал его отдать ему свою шпагу и отправиться в башню Лаба, куда его должны были отвести пешие жандармы, которые прибыли в этот момент во двор префектуры. Таким образом, главный сподвижник восстания оказался в тюрьме.

Пока эти события проходили в префектуре, войска собрались на Оружейной площади и ждали начала парада, который должен был стать сигналом к восстанию. Все полковники были посвящены в тайну, и все обещали свою помощь, за исключением командира 79-го полка г-на Годара, которого всё равно рассчитывали увидеть примкнувшим к другим.

Подумать только, на чём держатся иногда судьбы империй! Полковник Пиното, человек твёрдый и решительный, должен был дать сигнал к выступлению. Его 82-й полк, изготовившийся к бою, ждал с нетерпением.

Но Пиното вместе с Фуркаром занимался всё утро отправкой прокламаций и забыл побриться. Пробил полдень. Полковник Пиното был уже готов отправиться на парад, когда он заметил, что его подбородок не выбрит. Он поспешил исправить положение. Но в то время, как он занялся этой операцией, генерал Вирьон вместе с большим числом офицеров от жандармерии ворвался в его комнату, выхватил его шпагу и объявил ему, что он арестован и должен следовать в тюрьму, где уже находился генерал Симон. Всего несколько минут опоздания! А ведь полковник Пиното должен был стоять во главе десяти тысяч солдат. Он не испугался бы, узнав об аресте генерала Симона, и, безусловно, довёл бы дело до завершения. Но что он мог сделать, захваченный генералом Вирьоном? Он уступил превосходству силы.

Произведя этот второй арест, генерал Вирьон и префект отправили на Оружейную площадь адъютанта, поручив ему сказать полковнику 79-го полка Годару, что они должны тотчас же передать ему сообщение от первого консула. Как только он появился перед ними, они сообщили ему о раскрытии заговора, об аресте генерала Симона и полковника Пиното и потребовали от него объединиться с ними, чтобы подавить восстание. Полковник Годар обещал это сделать, вернулся на площадь. Никому ничего не говоря о том, что ему было известно, скомандовал своему полку «направо» и повёл его к башне Лаба, где соединился с батальонами жандармов, которые охраняли башню. Он нашёл там также генерала Вирьона и префекта, которые выдали патроны сохранившим верность частям, и стали ожидать событий.

Тем временем офицеры полков, стоящих на Оружейной площади, удивлённые внезапным отъездом командира 79-го полка, не находя объяснения опозданию полковника Пиното, послали к нему своих людей и узнали, что он только что был отведён в тюрьму. Одновременно они получают сведения о том, что генерал Симон также арестован. Волнение было неописуемым. Офицеры различных полков собрались вместе. Фуркар предложил им тотчас освободить двоих арестованных и довести задуманный план до конца. Это предложение было встречено с восторгом, особенно 82-м полком, где обожали Пиното. Все бросаются к башне Лаба, но она уже окружена четырьмя тысячами жандармов и батальонами 79-го полка. Атакующие превосходили, конечно, числом, но у них не было патронов. К тому же им претила сама мысль драться со своими товарищами только для того, чтобы сменить нескольких человек в правительстве. Генерал Вирьон и префект убеждали их вернуться к исполнению своего долга. Солдаты колебались. Но, видя, что ни один из их командиров не осмеливается подать сигнал к штыковой атаке, а это было единственным средством, которое оставалось, полки безучастно стали расходиться. Каждый возвращается в свою казарму. Коммандан Фуркар, оставшись один, был препровождён в тюрьму, так же как и несчастный издатель прокламаций.

Узнав о том, что восстание не состоялось в Ренне, офицеры других полков армии Бретани осудили его, но первый консул не дал себя обмануть их протестами. Он ускорил отправку экспедиции на Сан-Доминго и на другие Антильские острова, где почти все они погибли: кто во время сражений, кто от жёлтой лихорадки.

После первых признаний генерала Симона и несмотря на то, что победа ещё не была абсолютно утверждена, г-н Мунье отправляет эстафету правительству. Первый консул ставит на обсуждение вопрос об аресте Бернадотта и Моро. Однако он откладывает своё решение из-за недостатка доказательств. Чтобы найти эти доказательства, он приказал осматривать всех путешественников,