хотел занимать эти апартаменты из-за их огромных размеров, делавших их холодными и неуютными, поскольку очень немногие ученики-офицеры имели достаточно средств, чтобы оплатить их отопление. Я заставил поставить у себя хорошую печь и, приобретя довольно большую ширму, из просторной квартиры соорудил маленькую комнату, которую обставил как смог, поскольку нам выдавались только стол, кровать и два стула, что, естественно, не вязалось с размерами комнат моей квартиры. Однако я неплохо обустроил её, так что с приходом весны она стала очень привлекательной.

Однако не стоит думать, что звание ученика, которое мы получили, давало возможность обращаться с нами как со школьниками. Мы были очень свободны в своих действиях, я бы даже сказал, слишком свободны. Нами командовал старый полковник г-н Морис, которого мы почти никогда не видели и который ни во что не вмешивался. Три дня в неделю у нас были занятия в гражданском манеже под руководством знаменитых инструкторов верховой езды. Мы отправлялись туда, когда нам это было удобно. Во второй половине дня великолепный ветеринар г-н Валюа читал нам лекции по лечению лошадей, но никто не принуждал учеников заниматься этим с упорством. Три других дня были посвящены военным занятиям. Утром, согласно уставу, совершался выезд под руководством двух капитанов школы, и во второй половине дня шли теоретические занятия, руководимые ими же.

Как только упражнения кончались, капитаны исчезали, и каждый ученик отправлялся, куда хотел, и делал, что хотел. Надо признаться, что необходимо было иметь сильную волю и большое желание учиться, чтобы преуспеть в школе, так плохо организованной. Однако большинство учеников добивались успеха, так как обязанность впоследствии стать инструкторами в своих полках и самолюбие заставляли их брать верх над собой. Они работали удовлетворительно, но не более, чем сейчас в Сомюрской школе[32]. Что касается поведения, то наши руководители не обременяли нас присмотром. Главное, чтобы ученики не вносили беспокойства во внутреннюю жизнь школы, и им разрешали делать всё, что им хотелось. Они могли выходить в любое время, не были связаны никаким сигналом к возвращению, обедали там, где им нравилось, иногда отсутствовали ночью и даже уезжали в Париж, не спрашивая на то разрешения. Ученики в званиях унтер-офицеров пользовались несколько меньшей свободой и обязаны были возвращаться в школу к десяти часам вечера.

Каждый из нас носил мундир своего полка, и первого числа каждого месяца, когда мы проходили смотр в парадной форме, ученический состав школы представлял собой довольно странное, но любопытное зрелище, поскольку в этот момент можно было увидеть сразу всё многообразие обмундирования французской кавалерии.

Ученики-офицеры, принадлежащие к различным полкам, собирались вместе на очень краткое время, только на период занятий, и между ними не возникало настоящей дружбы, которая составляет радость жизни в полку. К тому же нас было очень много (девяносто человек). Таким образом, большой близости между нами не возникало. Складывались компании, но не настоящие отношения. К тому же я не испытывал ни малейшего желания организовывать какое-то общество со своими новыми товарищами. Каждую субботу я уезжал в Париж, где я проводил весь день, следующий день и часть понедельника у своей матери.

В Версале у мамы было две подруги из Ренна — графини Шатовиль, пожилые дамы, очень благородные, прекрасно образованные, которые принимали у себя избранное общество. Два-три раза в неделю я ездил на их вечера. В другие дни по вечерам я читал — занятие, которое я очень любил, поскольку в коллежах человека только направляют на путь образования, то совершенствовать его должен он сам, с помощью чтения. Какое счастье я испытывал, когда в середине очень суровой зимы я возвращался к себе после ужина, зажигал огонь и, спрятавшись за своей ширмой, при небольшой лампе мог читать до восьми-девяти часов. Затем я ложился, чтобы сберечь дрова, и продолжал читать до полуночи. Так я перечитал Тацита, Ксенофонта, а также всех греческих и латинских классиков. Читая, я переживал историю Рима, Франции и других больших государств Европы. Деля своё время между визитами к матери, занятиями в школе, посещением приятного общества и моими любимыми книгами, я оставался очень довольным, и время шло для меня незаметно.

1803 год я встретил в Версале. Весна внесла некоторые изменения в мой образ жизни. Все ученики-офицеры имели свою лошадь. Таким образом, вечера я мог посвящать длинным верховым прогулкам в замечательных, прилегающих к Версалю, лесах Марли и Медон.

В мае месяце у мамы случилась большая радость: её старший брат г-н де Канробер вышел наконец из тюрьмы Тампль, и два других, де л’Иль и де Ла Кост, были наконец вычеркнуты из списков эмигрантов и вернулись прямо в Париж.

Старший из братьев моей матери, г-н Сертен де Канробер, был человеком большого ума и редкой любезности. Он поступил на службу в очень молодом возрасте в качестве младшего лейтенанта пехотного полка Пентьевра и под командованием генерал-лейтенанта Во участвовал во всех кампаниях Корсиканской войны, где не раз отличился[33]. Возвратясь во Францию после победы, он добавил к своим 24 годам службы крест Святого Людовика и был произведён в капитаны. В это время он женился на мадемуазель де Сангине. После женитьбы он удалился в замок де Лаваль де Сер. Вскоре став отцом мальчика и девочки, г-н де Канробер жил счастливо в своём замке до тех пор, пока не разразилась революция 1789 года. Он был вынужден эмигрировать, чтобы избежать эшафота, который ему, безусловно, грозил. Всё его имущество было конфисковано и продано. Жена с двумя маленькими детьми отправлена в тюрьму. Моя мать добилась разрешения навестить свою несчастную кузину, которую она обнаружила в холодной и сырой башне больной лихорадкой, от которой в тот же день умерла её маленькая дочь. Благодаря многочисленным просьбам, мать добилась её освобождения, но она через некоторое время тоже умерла от болезни, полученной ею в тюрьме. Мать взяла на воспитание её младшего сына по имени Антуан. Он был отдан сначала в коллеж, а затем в военную школу, где стал одним из лучших учеников. Наконец, этот сводный брат Марселена де Канробера стал пехотным офицером и нашёл достойную и храбрую смерть на поле брани при Ватерлоо.

Мой дядя был одним из первых эмигрантов, который ещё при Консульстве получил разрешение вернуться во Францию. По возвращении он вернул часть своего имущества и женился на одной из дочерей г-на Ниоселя, бывшего друга семьи. Новая мадам де Канробер стала матерью нашего милого кузена Марселена де Канробера (впоследствии маршала Канробера), который не раз отличился в боях в Африке,