– Нет, вы слыхали гниду? – возмущенно возразил Колька. – Две данхилины на нее извел! А она еще кочевряжилась два часа, давать не хотела.

– Может, от тебя перегаром сильно воняло, любовник хренов.

Компотов-старший вытащил сигарету и любезно протянул даме.

– Мерси, – поблагодарила его прекрасная незнакомка и лукаво повела плечиком. – Мальчики, а может, групповичок?

Мальчики неловко переглянулись. Видно было, что в их нестройных рядах наблюдается некоторое шатание. И если бы не топот по лестнице, перешедший в свирепый рык и свирепую обсценную лексику, неизвестно бы чем закончилась эта сцена на площадке у двери.

– Пизда солёная! – бросила, подбежав, Калерия Колькиной Венере Милосской. – Кочергу сейчас между ног вставлю, враз тогда узнаешь, как чужих мужиков сгуливать.

– Люблю свою Наташу, как Демон свою Отеллу, – пропела в ответ Калерии Колькина дама сердца. Затем щелкнула синей титькой и удалилась во тьму прихожей.

– Я их жду, как договаривались, на положенном месте, а они тут, значит, блядки решили себе устроить? А ну, быстро вытряхивайтесь на улицу! – Она ткнула Кольку в волосатую грудь. – На сборы тебе дается ровно одна минута. Если через минуту тебя не будет на остановке у двадцать девятой школы, хрен тогда получишь свои сраные денежки.

Скоро Колька, уже одетый, вместе с прочими участниками похода с боем брал битком набитый автобус, чтобы ехать на Петроградскую сторону.

– Руки в ноги и – ать-два – в подворотню! – повторил свой приказ Компотов. Но ни Ванечка, ни Лёля, ни Машенька слушаться приказа не стали. Кто он был такой, этот дядечка, чтобы слушать его наглые речи и нюхать его термоядерный перегар.

Способов расправы с разбойниками у Лёли имелось много. Напустить, например, мороку и замороченных водить хороводом вокруг этого, например, столба. Эти гады будут убеждены, что гоняются за ними по городу, и продолжаться это будет так долго, сколько хватит у бандюганов сил. Или накрыть их маленьким кучевым облаком, вон тем хотя бы, что зацепилось за крышу дома с тощими кариатидами под балконом.

Но чтобы не переводить понапрасну энергию челээш ээрень на каких-то уличных хулиганов, Лёля выбрала способ простой, но действенный и всегда эффектный. Способ этот в балетной практике официально называется фуэте, попросту же люди балета называют этот прием фуетой – так привычней и языку, и слуху. В кругах, не связанных с искусством балета, – среди бойцов, спортсменов, рэкетиров и вообще криминальной публики, – называют этот прием иначе – «козел на вертеле». Медсестра Лёля, по натуре будучи самоучкой, разработала этот прием сама, впервые увидев нечто подобное в балете «Лебединое озеро» в Красноярске, когда туда приезжал с гастролями Мариинский театр: носком пачки упираясь в дощатое покрытие сцены, балерина сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее кружится и продолжает кружиться, пока не превращается на глазах у зрителей в стремительно вращающееся веретено.

– У-ю-ю, – стал стращать Компотов, тыча пальцами то в Лёлю, то в Машеньку. В Вепсаревича тыкать он не решался – во-первых, тот был мужчина, во-вторых – никаких указаний по поводу Вепсаревича Калерия своим помощникам не дала.

Чтоб побольше напустить страху, Глюкоза вынул из кармана заветный ключ и принялся им звенеть – дзю-дзю, – как чертовым фуганком по нервам.

Этот-то тошнотворный звук и явился тем последним сигналом, запустившим механизм фуэте. Лёля принялась кружиться на месте, а удивленная компотовская бригада, вытаращив на Лелю моргалы, наблюдала, как ее маленькая фигурка превращается в размытый волчок.

Первым пришел в себя Феликс Компотов-старший; он медленно почесал за ухом и пригладил сбившуюся от ветра челку. Затем пальцем показал на волчок, а голосом попросил Глюкозу:

– Ты ее, типа, это… давай. Только, типа, это… поосторожней. Всяко может быть. На ноги, на руки, на голову что-нибудь сделает.

– Не бздэ, – ответил ему Глюкоза, показывая «не бздэ» ладонью.

Дальше произошло непонятное. Глюкоза выбросил вперед руку, собираясь остановить вращение, и в момент был притянут к веретену. Секунд десять размытое Глюкозово тулово мутной тенью мелькало перед глазами его товарищей, а потом, как выпущенный из пращи камень, он отлетел на несколько метров в сторону и врезался в стену дома.

Любой, хотя бы понаслышке знакомый с элементарными законами динамической физики, ничего странного в полете Глюкозы, завершившимся ударом об стену, не увидел бы. К сожалению, Феликс Компотов-старший с физикой был практически не знаком. Сын его, второгодник Феликс Компотов-младший, динамику в физике не любил и вырвал из учебника те страницы, где рассказывалось школьникам о динамике. Словом, с Феликсом Компотовым-старшим повторилось то же самое, что с Глюкозой, – полет и последовавшее за ним падение.

– Нос чешется, значит – к пьянке, – сказал Феликс Компотов-старший, трогая ушибленный бок.

– Изнутри чешется? – поинтересовался Глюкоза у бригадира, лежащего рядом с ним.

– Изнутри.

– Изнутри – это к большой пьянке, – сказал Глюкоза, поднимаясь и отряхивая штаны.

– Вообще-то я в приметы не верю, – ответил ему Феликс Компотов-старший. – А эти где?

– Эти? Вон они в конце переулка, драпают.

– Значит, так никоторый никоторого и не замочил? – спросил Колька из 30-й квартиры, высовывая нос из парадной, куда он на время ретировался.

– Держи ухи на макухе, – сказал Чувырлов, тоже высовывая свой нос, только не из парадной – из подворотни. – Переходим к водным процедурам? – спросил он с надеждой в голосе.

– Перейдешь тут, – сказал Глюкоза, показывая рукой вперед.

Вдалеке, в конце переулка, маленькая, но заметная отовсюду, как вратарь в футбольных воротах – чуть пригнувшись и с расставленными руками, – стояла их Калерия Карловна, не давая беглецам отступить.

Наверное, читателю непонятно, куда же Калерия Карловна подевалась, ведь выезжали-то они впятером, впятером толкались в автобусе, все вместе убегали от контролеров – поэтому-то, из-за собак-контролеров, они и вышли на полостановки раньше, немного не доехав до Съезжинской.

Никуда она из сюжета не исчезала, дорогая наша Калерия Карловна, просто сделала упреждающий ход: когда, спасаясь от контролеров, они раздвинули гармошку дверей и выскочили на ходу из автобуса, Калерия внезапно заметила, как ее сибирская конкурентка вместе с медсестрой Машенькой скрываются за ближайшим углом (Вепсаревича она не увидела, тот за угол завернул раньше). «Вперед!» – скомандовала она верным своим ищейкам и пустила их по горячему следу, сама же соседней улицей добралась до ближайшего перекрестка и вышла беглянкам в лоб, чтобы взять их обеих тепленькими.

Но, к ее великому удивлению, оказалось, что вместе с ними здесь находится главный приз, ради которого вся эта каша и заварилась, – Вепсаревич Иван Васильевич, собственной, как говорится, персоной.