– Рэйвен, – произношу я ее имя, и она отводит взгляд, а потом снова вперивает его в меня.

Ее лицо напрягается, она поджимает губы, но ненавистная ей ранимость все же на мгновение просачивается наружу, прежде чем успевает расправить плечи и подавить ее. Она приподнимает подбородок, и я отодвигаюсь, чтобы дать ей пространство, которое она требует.

– Если ты лжешь мне, если ты знал, я разрушу все, что ты пытаешься создать, – угрожает она. – Я поимею тебя жестче, чем ты когда-нибудь кого-нибудь имел, Мэддок, клянусь своей жизнью.

Называйте меня чертовым мазохистом, но будь я проклят, если ее слова не разжигают пламя желания в моей крови. Такая, мать ее, яростная и непреклонная, сильная и бесстрашная, готовая к противостоянию, хотя ее оружие никогда не сравнится с нашим, если дойдет до дела.

И именно поэтому, мать ее, меня так тянет к ней даже против моей воли.

Я ни на секунду не сомневаюсь в ее словах, и если бы любой другой человек на этой чертовой планете стоял здесь и говорил мне такое, я бы уже сбросил его с поезда, не сомневаясь.

Я упираюсь своим стояком ей в живот, и она делает медленный вдох.

– Я не собираюсь поиметь тебя, Рэйвен Карвер, – шепчу я, отодвигая вниз большим пальцем ее нижнюю губу, чтобы слегка приоткрыть ей рот. – Но я планирую иметь тебя… снова и снова. – Я целую уголок ее рта, чувствуя щекой ее теплое дыхание. – И снова.

Я отодвигаюсь, чтобы взглянуть на нее.

Она пронизывает меня взглядом, а потом коротко кивает.

– Может, я и дура и, может, пожалею об этом, но я верю тебе.

Она опускает взгляд, я отступаю на шаг, и все мое тело напрягается, когда она снова поднимает глаза и произносит:

– Мне нужно кое о чем тебе рассказать.

Мы спрыгиваем с поезда через полчаса, и нас там ждет машина, чтобы отвезти обратно к внедорожнику.

Вернувшись в отель, где мы оставили парней, мы узнаем, что Ройс, мать его, снял помпезный люкс с костровой чашей на балконе и заказал доставку еды в номер как раз к нашему возвращению.

Они шутят о баскетболе и немного смущенно рассказывают Мэддоку об игре, которую он пропустил.

Закончив с едой, мы отодвигаем подносы, и Ройс раздает всем алкоголь из мини-бара.

– Видео существует на самом деле, – выпаливаю я, и все поворачивают ко мне головы в ожидании продолжения. – Я смотрела его, оно не прям суперское, но картинка достаточно четкая и… оно со звуком, – я кривлю губы, но все равно не удерживаюсь от тихого смешка, и Кэп с Ройсом улыбаются мне. – Как бы там ни было, я думаю, там была камера какого-то уличного типа, с ночным видением.

– Да сейчас даже телефоны это умеют, – говорит Мэддок.

Я пожимаю плечами.

– Я об этом не знала, но в любом случае, что мы будем делать?

– Ничего. – Мэддок выпрямляется, на лбу у него появляется складка. – Это видео – бесполезный мусор.

– В смысле?

– Как думаешь, почему он пытался продать его? – спрашивает Мэддок ничего не выражающим тоном. – Он хотел, чтобы эта новость дошла до тебя. Он надавил на единственное слабое место, которое увидел. Ты за нас, мы за тебя.

– Чтобы привлечь наше внимание?

– Чтобы привлечь твое внимание, – подтверждает Кэптен.

– Он поставил против нас, когда пустил слухи об этом видео, и ты упала прямо ему в руки, доказав, что он прав, – говорит Мэддок.

– Еще раз. В смысле?

– Ты показала ему, что тебе приходится полагаться только на себя, чтобы решить проблему, позволила ситуации выглядеть так, будто ты не можешь положиться на нас.

– Дело было не в этом, – я качаю головой.

– Мы знаем. – Мэддок откидывается назад. – Теперь и он это понял, но не должно было быть и секунды, когда бы он усомнился в нас. Если бы ты сделала то, что должна была, и пришла бы с этой проблемой сначала к нам, у него бы не было даже повода, – рычит он.

– Слушай, для меня это все в новинку, понятно? – огрызаюсь я в ответ. – Тебе как будто нравится забывать, что у меня всего этого не было – там, откуда я родом. У меня была только я, и все. Я не собираюсь теперь вдруг, мать твою, голосить «мы команда», потому что для тебя в этом есть какой-то смысл.

– Не «вдруг», – рявкает он.

У меня вылетает смешок, хотя и пытаюсь сдержать его, и его плечи как будто немного расслабляются. Могу поклясться, где-то глубоко внутри его существует его мягкая сторона, скрытая за злостью и похороненная под горечью.

– Я пытаюсь сказать, что я не знаю, как… – Черт.

Кэптен наклоняется вперед, держа в руке маленькую бутылочку с виски.

– Как быть частью команды? – спрашивает он, и я радуюсь, что мы сидим на темном балконе, где наши лица освещает лишь огонь.

Моя шея горит из-за сомнений или неловкости – я не хочу об этом думать, но это раздражает.

– Ты не знаешь, как быть частью команды? – снова спрашивает он.

– Да. Я не знаю.

– Рэйвен… ты вступалась за нас, когда у тебя не было на то причины, боролась вместе с нами, защищала нас.

– Но я делала это не намеренно, – шепчу я, потому что тяжелый груз у меня на груди не дает мне сделать глубокий вдох. – Я просто поступала так, как считала нужным.

– Перестань пытаться убедить себя в том, что это правда. Прекрати говорить себе, что не почувствовала сразу где-то глубоко внутри, что связана с нами, – потому что ты почувствовала. Ты отказалась от шанса начать новую жизнь, когда Перкинс предложил тебе, хотя мы знаем, что ты хотела этого, – и все ради того, чтобы остаться с нами. А потом ты пошла туда, готовая отдать что угодно, чтобы защитить нас, хотя это значило, что ты останешься ни с чем. – Кэптен переглядывается с братьями, прежде чем продолжить. – Ты рефлекторно отвечаешь на удар, что в большинстве случаев хорошо, это значит, что ты быстро соображаешь и можешь развернуть плохую ситуацию в выгодную для тебя сторону, когда это необходимо. Благодаря тому, что мы знаем это, мы чувствуем себя комфортно, когда ты не в зоне нашей видимости. Но, Рэйвен, не смей даже думать, что нас нужно от чего-то защищать.

Я слышу, что он говорит, и в его словах есть определенный смысл, но дело не в этом. Может, я и не обдумала все тщательно, но я знала, чем рискую, и это перевесило, поэтому я и оказалась там, где оказалась.

Я наклоняюсь вперед, надеясь, что смогу выразить острую необходимость действовать, которую чувствовала тогда.

– Как я могла просто уйти той ночью, зная, что может случиться, если я не попытаюсь его остановить?

Он хмурит брови, но тут же расслабляется. Медленно встает и подходит ко мне. У меня внутри все переворачивается.