Туманов сидел в кресле и мрачно размышлял. По самым здравым рассуждениям, нужно было в первую очередь прервать их отношения, больше не встречаться, чтобы не давать повода для любой оплошности с их стороны. Но это было выше его сил, поэтому он так и не пришел к какому-то конкретному и определенному решению, пока не раздался еще один телефонный звонок. Известный ему голос пригласил его на встречу…

Убийство Реваза наделало много шума во Франции. Все местные газеты писали об убийстве крупного преступного авторитета, оказавшегося на своей вилле в их стране. Почти везде публиковались наши портреты, и на какое-то время я даже стал своеобразной звездой. Но эта шумиха оказала нам недобрую услугу. На вилле нашли оружие с моими отпечатками пальцев. Все понимали, что я не мог провезти оружие через границу, и все понимали, что такой человек, как Реваз, не мог жить на своей вилле без должной охраны. Конечно, оружие нам вручили уже после нашего появления на вилле, но формально на нем были мои отпечатки пальцев, и получалось, что именно я ввез нелегально это оружие через границу Франции.

Состоялся суд, и мне дали пять лет тюрьмы. Ни за что. Я ни в чем не был виноват, оружие прислали для охраны Реваза. Мне сочувствовал мой адвокат, меня жалел прокурор, мне симпатизировал судья. Но в итоге я получил пять лет тюрьмы. Можете себе представить мое состояние? Мало того что убили моего единственного благодетеля, так еще и посадили… Было ужасно обидно, но что я мог сделать? Меня отправили в Лион, где я должен был провести свои следующие пять лет, а мне было только двадцать четыре года. Наверное, другой опустил бы руки или сделал бы петлю и просто повесился. Но я был упертый и решил, что обязан выжить. Реваз научил меня главному – никогда не сдаваться, упрямо идти своей дорогой, ничего не просить и не жаловаться, так как все равно никто не пожалеет и не поможет.

Не скажу, что во французской тюрьме было легко. Но ужасы, которые иногда показывают в разных фильмах, как трудно приходится чужакам в зарубежных тюрьмах, тоже не имеют ничего общего с реальностью. Конечно, тюрьма не санаторий, но, как правило, это нормальное заведение со своим внутренним распорядком и правилами. Главное здесь – не нарушать правил, ни тюремных, ни тех, которые приняты заключенными. До суда меня держали одного в течение шести месяцев, и ко мне приклеилось прозвище Отшельник. А потом мне объявили приговор и перевели в лионскую тюрьму, где поселили с каким-то марокканцем. Понятно, что по-французски я не понимал, и прозвище Отшельник закрепилось за мной уже навсегда. Через год в камере рядом со мной появился поляк Анджей, и я стал изучать французский язык.

В тюрьме я отсидел больше трех лет, выучив за это время французский и английский языки. Затем мое дело пересмотрели, к этому времени в России начался августовский дефолт, и французский судья посчитал, что меня можно выпустить из тюрьмы. В октябре девяносто восьмого мне выдали мои деньги, вернули паспорт и выслали в Москву. Нужно сказать, что если я пострадал за пистолет, найденный на вилле, то потом сполна получил компенсацию за это оружие. Его нашли в тумбочке, где рядом лежали сорок шесть тысяч франков, и, разумеется, судьи решили, что это мои личные деньги. Хотя я отрицал, что это оружие и деньги принадлежат мне, но на них тоже были мои отпечатки – я ведь являлся и своеобразным кассиром у Реваза, который никогда не носил с собой наличных денег. Так что при выходе из тюрьмы мне вручили эти сорок шесть тысяч франков и отправили в Москву.

Когда я прибыл в столицу, там уже повсюду ощущались последствия августовского дефолта. Положение было ужасным, за несколько августовских дней рубль упал почти в четыре раза, и я со своими франками стал почти миллионером. У меня было шесть с половиной тысяч долларов по курсу того времени. Я снял квартиру и начал думать, как жить дальше. Конечно, из института, где я заочно учился, меня исключили, и я был человеком без образования, без работы и без будущего.

Несколько дней я бесцельно бродил по городу, пока наконец не позвонил одному из своих бывших знакомых. Он работал с Ревазом и был хозяином известного в городе грузинского ресторана. Принял он меня неплохо и предложил подождать, пока не свяжется с нужными людьми. Я согласился и, оставив свой адрес и номер телефона, отправился к себе домой. Интересно, что в городе уже начали появляться мобильные телефоны, и я с удивлением смотрел на эти большие аппараты, работавшие без проводов, и на пейджеры, которые теперь носили очень многие молодые люди. Многое изменилось за то время, пока я сидел во французской тюрьме.

Хозяин ресторана позвонил мне через два дня и сообщил, что меня хотят видеть. Я поехал на встречу. Только теперь встреча происходила не за городом, а в модном ресторане, который оказался закрытым специально для моей встречи с неизвестным мне человеком. Меня провели в кабинет, и я довольно долго ждал. Затем дверь открылась, и в комнату вошел довольно пожилой мужчина. Я его сразу узнал, это был тот самый «грассирующий» тип, который решал мою судьбу вместе с Ревазом шесть лет назад. Он прошел к столу, сел и испытующе посмотрел на меня.

– Это ты был вместе с Ревазом, когда его убили?

– Мы были вместе, – подтвердил я, – а потом меня посадили в тюрьму.

– Значит, ты опасный свидетель, – сказал этот тип, – очень опасный. А тот, кто приказал убрать Реваза, может вспомнить про тебя, и тогда тебя найдет другой «специалист» с контрольным выстрелом в голову.

– Что мне делать?

– Уедешь на Дальний Восток, – посоветовал он, – заодно мы поменяем тебе имя и фамилию. Забудь навсегда про Рината Давлетшина, мы дадим тебе другой паспорт. Поедешь туда и будешь работать с нашими людьми. Ребята там занимаются автомобильным бизнесом, вот с ними ты и будешь работать. Все понял?

– В Москве нельзя остаться?

– Нельзя. Хочешь, чтобы тебя убили? Я даю тебе шанс только из уважения к памяти Реваза. Он к тебе хорошо относился, говорил, что ты напоминаешь ему его рано умершего сына. В общем, завтра поедешь фотографироваться, получишь новые документы и уедешь. И самое главное – никогда не появляйся в Уфе, где тебя могут узнать. Договорились?

– Да, я все понял.

Он поднялся и не прощаясь вышел. На следующий день я отправился фотографироваться на новый паспорт. А еще через два дня мне вручили его, и я стал Казбеком Хадыровым, родившимся в Майкопе в шестьдесят восьмом году. Дали деньги и билет в один конец до Владивостока, и я полетел туда, чтобы начать новую жизнь.

Меня встретили, устроили. И поставили работать в морском порту Владивостока. Нужно было принимать машины, которые привозили на кораблях из Японии и Южной Кореи. Японские автомобили были с правым рулем, и я не понимал, каким образом ими можно управлять на наших дорогах. Но автомобили шли на ура. Когда я узнал, за какие смешные деньги покупаются эти подержанные машины в Японии, я долго не мог поверить. Оказывается, там их продавали за несколько сот долларов, а когда они растамаживались и попадали к нам, стоимость вырастала в десятки раз.

Не буду вспоминать про таможню и пограничников, с которыми мы работали. Если скажу, что таможня была практически полностью коррумпирована, это значит, назову их «детским садом». Нет, там была не коррупция, там было организованное государственное вымогательство на абсолютно всех уровнях. Если до дефолта еще можно было говорить хоть о каких-то остающихся нормах порядочности, то после того, как родимое государство «кинуло» людей, было полное ощущение, что все словно сорвались с цепи, поняв, что выживать следует в одиночку. И каждый бросился выживать как мог. Так что можно было без стеснения предлагать деньги любому таможеннику, уже зная ставки, и получать добро на провоз этого автомобильного барахла.