– Новая собака-то? – крикнул Йоска. – И опять злая! Где вы таких находите, мир вашему дому!

Сын Яуба остановился в замахе, опустил колун, молча поприветствовал соседа поднятой ладонью и долго провожал его взглядом.

А вот и мельница: возле нее поставили железный стол и две длинные скамьи. Наверное, старые деревянные сгнили от сырости. Должно быть, тут, как и в прежние времена, вечерами собираются мужчины и ждут своей очереди с мешками кукурузы, галдят, курят и играют в карты, а Циала выносит им поднос с дымящимся кофе.

В саду напротив кто-то собирал мандарины.

– Дядя Бехри! Вы не стареете, я смотрю! – приник Йоска к забору.

Старик в вязаной шапке повернулся, замерев с секатором в руках.

– Йосеб! Ты ли это, парень?!

– Да, я, дядя Бехри, – несмело улыбнулся Йоска. – Не узнали?

– Похудел, парень! Вон как пиджак обвис. Заходи в дом, что ты там стоишь, – пригласил старик.

– На минутку разве что, – отозвался Йоска и прошел к калитке. – Спасибо вам, что узнали, – обняв старика, сказал он.

– Ты с дороги голоден небось? Сейчас пообедаешь с нами, стой, позову хозяйку.

– Нет, нет, – засуетился Йоска. – Я пойду, правда. Очень хочу домой уже попасть. Как там мой сад?

– Что я тебе могу сказать, – покачал головой старик. – Сам увидишь. Но дома все равно хорошо. Вернулся же, парень!

Молчание свалилось между ними и отодвинуло собеседников друг от друга.

– Я зайду потом, дядя Бехри. Соскучился сильно. Можно? – открывая калитку, прервал тишину Йоска.

– О чем речь, – старик с облегчением похлопал его по плечу.

Йоска уже совсем собрался повернуться к дороге, как его единственный здоровый глаз увидел сияние.

Сначала он подумал, что солнце ударило в оконное стекло, но из сияния вышла девочка, держа за ручки плетеную корзину, полную золотых плодов. Йоска замер.

– Па, смотри! Я самые крупные отобрала! – Ее голос резал прозрачный воздух на ломти, которые стало трудно глотать.

– Зачем ты с этой неудобной корзиной возишься, – проворчал старик.

Двор, покрытый навесом из винограда, стал похож на сон. Все предметы, растения, камни, колодец, бочка с известью – задышали и повернулись к девочке.

– Здравствуйте, – чужим голосом произнес Йоска, застряв на выходе.

Отец и дочь одновременно повернулись. Стало очевидно, что у них почти одно лицо, хотя он был лысым грузным стариком, а она – бело-розовой девочкой с каштановыми волосами. Она сощурила прозрачные, как виноградины, глаза и безучастно улыбнулась.

– Это моя дочка, Йосеб, – сказал старик. – Уже и учебу закончила, и работает. А это наш сосед. Ты про него слышала же.

Девочка слегка нахмурилась, вспоминая. И тут вздрогнула и быстро посмотрела на отца.

Йоска очнулся, попятился и споткнулся о камень.

– С возвращением вас! – засмеялась девочка и ушла за угол дома.

– Иди, Йосеб, – махнул рукой старик.

Йоска продвигался все ближе к дому, солнце нагрело ему плечи, и больше он никого в этот день не видел.

Секаторы в два голоса умиротворенно чиркали в тишине.

Мандарины, как теннисные мячи, падали в корзинку и ящик, медленно заполняя пространство концентрированным оранжевым светом.

Марех думала – как по-разному собирают разные плоды. Виноград собирают всем народом, тоже срезают секаторами, складывают в плетеные корзины, бережно несут, чтобы не помять ягоды, и они пахнут сладким.

Оливки собирать – красивое занятие, пряное, добротное, аппетитное.

Кукурузу собирают с пиететом: это сытая зима, мука, каша, пеламуши, чурчхела, мчади и гоми. Да и просто сварить зерна тоже отлично.

Но мандарины – это нечто особенное.

У всех сборщиков должны быть секаторы. За хороший секатор идет война – явная и тайная.

– Где мой секатор с синими ручками? – сердится папа. – На минуту нельзя положить, сразу свистнут!

Кое-кто делает вид, что оглох, потому что отличный, мягкий и острый секатор – это счастье: взять в левую руку плод, подвести правой рукой секатор к плодоножке вровень со шкуркой и чикнуть.

Длинный отросток оставлять нельзя – чтобы не продырявил другие плоды в ящике.

Чикаешь вот так быстро-быстро, четко, аккуратно, экономишь движения, но все равно в первый день правая рука начинает гудеть аж от плеча. Особенно ноет кисть – с непривычки.

Бросаешь мандарины в корзину за спиной. Она постепенно тяжелеет.

В саду тихо и прохладно, слышны вразнобой деликатные звуки – чик, шух, чик, шух.

Заполненную корзину бережно опорожняют в ящик. Потом полные ящики ставят один на другой, рассеянные раньше по веткам оранжевые огоньки собираются в мощные светила.

Иногда находишь особенной величины и спелости мандарин, с просевшей по центру шкуркой, и пальцы сами рвут ее, разламывая круглое тело надвое – дольки прозрачные, истекают на зубах сладчайшим свежим соком, выжимаешь только его, а кожицу – под куст.

И оглядишься заодно – сколько же их еще!

Нескончаемо много. Но это не тяжело, а приятно. Век бы собирала, а мама раскладывает плоды по размеру, а папа ящики устраивает понадежнее, и пахнет осенью, морем, фейхоа и птичником.

– Пока они зеленые, гораздо вкуснее, правда, па? – спросила Марех. – Мне сейчас слишком сладко, и аромат не такой сильный.

Отец перекусил мандарин пополам и вытянул сок, а жмых бросил поддерево.

– Освежает хорошо, а так от мандаринов никакой пользы нет, – отозвался он, вытер пальцы о штаны и продолжил чиркать секатором. – Я больше персики люблю. И еще груши «зеленое масло». Ее одну съешь – и как будто пообедал.

– А я все люблю: и груши, и апельсины, и орехи, и вареную кукурузу, – засмеялась дочь. Им было хорошо вместе.

– А работать не очень любишь, – поддел ее отец. – Это же все сажать надо, прививать, окапывать, тут столько труда вложено, а вам только на готовое приезжать нравится.

– Па, не вредничай, я работаю! – пропела Марех. – Мааам! Я голодная!

– Идите, – глуховато отозвалась мать из глубины дома. – Как раз пока руки помоете, все и поставлю.

– А кого хоть этот Йоска ваш легендарный убил, я не помню? – спросила Марех, поднимаясь по склону.

– Какая тебе разница? Много будешь знать – скоро состаришься.

– Это не страшно, – засмеялась Марех, откидывая непослушную прядь с влажного лба. Ей всего двадцать три, какая старость?

– Невестка, жена брата, шалила с кем-то, ну Йосеб взял и убил.

– Ничего себе, – поразилась Марех. – Прямо Шекспир! Ишь ты, за честь семьи!