Он захлопнул дверь.

Он услышал ее. Не мог не услышать.

(А еще она особенно гордилась тем, как употребила будущее время.)

На следующий день брат открыл дверь спальни и внес что-то темное, тяжелое и громоздкое, накрытое одеялом.

У тебя фигура, как у беременной женщины, – сказала она с кровати.

Его смутило слово «беременная». Она поняла это по его неловкости.

Как бы там ни было, он поставил громоздкую вещь на стул и раскутал ее. Застыл с одеялом в руках, словно не зная, складывать его или нет. Сложил – очень аккуратно. Открутил от аппарата провод и вилку.

Вся комната зажужжала. На стене спальни появилось световое пятно, похожее на квадратную луну, квадратное солнце.

Ханна поднесла ладонь к глазам.

Слишком ярко для тебя? – сказал он.

Нет, – сказала она. – А что это?

Кино «Данно», – сказал он. – Билет тебе не нужен. Сегодня ты наш гость.

Она смотрела сквозь пальцы, как он настраивал фокус.

Чаплин. «Der Einwanderer»[46].

Корабль, куча людей, страдающих морской болезнью, лежат на палубе и друг на друге и беззвучно стонут.

Кадр с человеком, который перегнулся через борт корабля и скрючивается, будто его рвет через борт. Да нет, это Чаплин, и его не рвет: он ловил и поймал живую рыбу, которую, поворачиваясь, показывает им обоим с сияющей улыбкой.

Ханна засмеялась.

Она убрала с глаз руки.

Она смеялась без удержу, когда люди по всему кораблю, которые прикидывались, будто страдают морской болезнью, услышали обеденный звонок и помчались к столовой, чтобы опередить остальных.

Она смеялась, когда пассажиры прибыли в Америку и Чаплин пнул в зад официозного таможенника, который огородил их всех веревкой.

Появилась надпись на английском. «Позже – голодный и нищий».

(Так захватывающе было видеть другой язык.)

Нищий – то же, что и нижний? – сказала Ханна.

Нет, – сказал брат. – Это значит, денег не осталось.

Ханна заучила. Нищий. Нищий.

После этого Чаплин с его милым белым лицом на стене спальни Ханны (усики, которые ушлый Гитлер скопировал, будто намекая, что сам он безобидный, и пытаясь внушить любовь миллионам во всем мире, включая те миллионы, что зарабатывает Чаплин) находит на американской улице доллар. Затем он находит Эдну, девушку, в которую влюбился и к которой сочувственно отнесся на корабле. Они обедают в ресторане. Но комичный сюжет вращается вокруг того, настоящие он нашел деньги или нет, деньги, разумеется, не настоящие, и Чаплину нечем заплатить за еду. Официант – изверг, а не человек – имеет привычку избивать людей до полусмерти, если они не могут заплатить.

Но какому-то художнику в ресторане их лица кажутся замечательными и очень выразительными, символизирующими его время.

Он хочет, чтобы они ему позировали.

Платит авансом.

Счастливая развязка под проливным дождем.

Ее брат знал, что она любит Чаплина.

Где ты достал свой синематограф? – сказала она.

В фотомагазине. Пришлось принести его сюда, и нужно отнести завтра обратно. Чаплин – это не все, что есть в сегодняшней афише, – сказал он. – У меня здесь еще одно маленькое чудо.

Он прокрутил фильм с Чаплином через проектор обратно – задом наперед тоже было смешно, но совершенно иначе. Когда конец пленки выскочил и продолжил крутиться, даже это было немного волнующим.

Брат выключил проектор, заменил пленку, снова включил квадрат внутреннего солнечного/лунного света (в этот раз ее глазам было совсем не больно) и заправил пленку в катушку.

В этот раз на пленке было еще больше царапин, будто она из какого-то другого века. Так оно и было.

В комнате, заставленной статуями типа римских, похожей на галерею или мастерскую художника, мужчина высекает статую, которая даже не статуя, а просто рисунок светской дамы или богини с кувшином и чашкой в руках.

Затем рисунок превращается в реальную женщину. Она предлагает художнику выпить из своего кувшина и чашки, но тот так потрясен, что отказывается, поэтому женщина сходит с пьедестала и идет через всю комнату к пьедесталу на другой стороне, где принимает позу с арфой на коленях и начинает на ней играть. Художник подходит обнять женщину, но та растворяется в воздухе, а он валится с ног. Богиня появляется у него за спиной. Он снова идет ее схватить, но она превращается… в тюрбан!

Тюрбан – размером с маленького ребенка. Он самостоятельно ходит по комнате.

Художник ловит тюрбан и поднимает его, ставит на один из пьедесталов. Но живая статуя появляется вновь. Художник бежит стиснуть ее в объятиях. Она исчезает, прогуливается по комнате, взбирается на первый пьедестал (маленький ходячий тюрбан тоже исчез) и снова становится не чем иным, как рисунком. Художник хватается за голову и падает на пол своей галереи.

Ханна рассмеялась. Она захлопала в ладоши.

Зависть художника к музе, – сказала она.

К чему? – сказал Дэниэл.

Это переделка истории про Пигмалиона, – сказала он.

Ой, – сказал он.

В данном случае и муза, и произведение искусства перехудожничали художника, – сказала Ханна.

Но тебе понравилось? – сказал Дэниэл.

Очень, – сказала она.

Он прокрутил пленку задом наперед, выдернул проектор из розетки.

Теперь он лежал в темноте в ногах ее кровати и рассказывал, что мистер Виртц из фотомагазина рассказал ему о режиссере раннего кино, который снял фильм с исчезающей статуей.

Однажды он снимал на улице в Париже, – сказал Дэниэл, – и в камере что-то заело, пленку заело, и аппарат перестал работать, поэтому режиссер раскрыл коробку, все исправил и начал снимать снова. А когда добрался домой и посмотрел фильм, который снял, у него на глазах автобус, переполненный пассажирами, вдруг превратился в катафалк, люди на улице исчезли, лошади попросту исчезли и появились новые люди, которых там раньше не было, мужчины превратились в женщин, женщины превратились в мужчин, люди превратились в лошадей, лошади – в людей. И режиссер подумал: «Я нашел способ не только фиксировать и записывать время, но и заклинать при помощи времени».

Что-то будит Ханну.

Женщина, сидящая рядом с ней в поезде, подтолкнула ее локтем.

(АЛЬБЕР Адриенна, белошвейка.)

Поезд прибыл. Все выходят.

Это недалеко от границы, так что проверки здесь беспорядочные. Отлично.