Впрочем, очередной парадокс взаимодействия миров для «нормальной» жизни, то есть их, протекающей сейчас здесь, был удобен. Кстати, и новых покойников тоже видно не было. А ведь в городе с таким населением ежедневно умирает несколько десятков человек, и все они непременно должны были таскаться по улицам.

Как говорят бухгалтеры: «с нарастающим итогом».

А так их было сравнительно немного. Мелькали время от времени в перспективе улиц в той или иной мере одетые или раздетые фигуры, но скоплений не создавали и агрессивности не проявляли. Скорее всего, просто не успевали сообразить, что поблизости от них движется столь желанная «пища». Один только раз Вадим испытал острое потрясение.

На очередном перекрестке, у раскрытых дверей старинного, серо-черного от времени трехэтажного дома, сооруженного чуть ли не во времена Гарун-аль-Рашида, стоял и натуральным образом плакал ребенок лет четырех-пяти. С темными кудрявыми волосами, одетый в длинную белую рубаху на голое тело.

Ляхову и сердце сжало, и горло перехватило. На миг вообразилось, что ребенок этот — живой. Просто потерялся, заблудился в жутком, пустом городе мертвых. Стоит, не понимает, что происходит, плачет и зовет папу с мамой, дедушку или бабушку…

Нога сама дернулась к педали тормоза. Нет, это представить только…

— Проезжайте, Вадим, — ровным голосом сказал заметивший его движение капитан. — Этот мальчик такой же, как все… мы. Он тоже умер. Не знаю, только что или вчера. Как все мы, хочет есть. Но понять вообще ничего не в силах. А что плачет… У детей в этом возрасте эмоции преобладают над разумом. Вот они и действуют.

Вадим выругался, как редко себе позволял, вдавил акселератор, машина рванулась, на вираже отбросила бампером перегородившую полосу легковушку.

Сзади длинно засигналил Розенцвейг.

— Да пошел ты… — еще раз грубо и неостроумно загнул Ляхов, словно дудел ему в спину под светофором нетерпеливый водитель.

— Что теперь ругаться, — почти без интонаций продолжил Шлиман, — вы уж лучше его родителей пожалейте. Они-то там, у вас, — он мотнул головой, — по-настоящему сейчас плачут.

Вадиму эту тему продолжать не хотелось, и он ничего не ответил, хотя и подумал, а что, если бы все же остановиться, покормить ребенка гемостатиком, утешить? И дальше что? Усыновить, сделать «сыном полка»?

Через два квартала «Опель» выкатился на набережную, и он увидел красно-желтый павильон конечной остановки городского автобуса, а за ней знакомую улицу, ведущую к воротам базы.

Ворота, стандартного синего цвета, с золотыми двуглавыми орлами и скрещенными Андреевскими флагами, были, как положено, заперты, но, пока остальные машины подъехали, Вадим уже успел перемахнуть через забор. Тело, затекшее от долгого сидения за рулем, требовало активных движений. Да и не только тело.

В караулке на специальном щите висели в должном порядке ключи, и через минуту он уже распахивал створки, широким жестом приглашая товарищей внутрь. Вслед за грузовиком Розенцвейга и «Тайгой» двинулась и его машина.

Шлиман продолжал ввергать в недоумение. Все еще похожий на экземпляр из музея восковых фигур, он тем не менее держал руль уверенно и поставил машину ровненько рядом с остальными.

«Черт его знает, — подумал Ляхов, — может, он на самом деле постепенно опять человеком становится? При помощи кровавой пищи или просто усилием воли и, если так можно выразиться, обратного прогресса? Раз вдруг ему за рулем посидеть захотелось или просто мне приятное сделать. Что ни говорите, а это симптом…»

С тем же удивлением смотрели на капитана Тарханов с Розенцвейгом. Только девушки приняли происходящее как данность. Вернее, им просто было непонятно, в чем тут фокус. Они ведь со Шлиманом в его исходном виде и не общались.

— Так, команда, — подчеркнуто бодрым голосом объявил Ляхов. — Приветствую вас на отечественной территории, предлагаю разместиться в офицерской гостинице, вон она, третий отсюда домик с плющом по фасаду. Насколько помнится, там около десятка двухместных номеров и два адмиральских люкса на втором этаже. Предлагаю их и занять. Умыться, побриться, переодеться, после чего и совет держать будем. Возражения есть?

Возражений, естественно, не было.

— А вы, Миша, что же? — спросил Ляхов, обернувшись, когда увидел, что капитан за ними не идет.

— Ничего, ничего, Вадим, занимайтесь своими делами, а я пока так, на солнышке погреюсь…

На губах его снова скользнуло подобие улыбки, то ли естественной, то ли изображенной специально для него.

— Воля ваша.

Спорить действительно было бы глупо.

…База была как база, интернационального образца. Но все равно отечественная, родная. И надписи все на русском языке, и общая, не передаваемая на семантическом уровне атмосфера. Одним словом, здесь они чувствовали себя не в пример спокойнее и привычнее, чем в любом другом месте до этого.

По отработанной уже схеме наладили систему жизнеобеспечения, привели себя в порядок, девушки в своем жилом блоке, офицеры — в соседнем.

С продовольствием тоже был полный порядок.

В ожидании, пока появятся дамы, мужчины вышли на балкон. С него видна была вся территория базы, а также часть внутреннего рейда и ближние пирсы.

Ляхов, как старожил, всем все показывал и объяснял, попутно вспоминая, как именно и где они с флотскими развлекались, присовокупляя к своим личным впечатлениям услышанные из уст признанных специалистов флотской травли[53]забавные истории, связанные именно с этим местом и служившими здесь людьми.

Друзей он повеселил, сам же, хоть и смеялся иногда громче и раньше всех, не мог избавиться от мысли, что знакомые ему ребята и сейчас находятся рядом, возможно, проходят насквозь их виртуальные тела…

Прямо перед ними, пришвартованные борт к борту, стояли у пирсов корабли. Совсем так же, как прошлый раз, только поразительным выглядело безлюдье на них и вокруг. Корабль без людей на палубе выглядит куда мертвее, чем любое другое творение человеческих рук. Отчего так — не совсем понятно.

Вадим, чтобы отвлечься, начал называть их поименно, как запомнил из объяснений гостеприимных хозяев базы, а также основываясь на собственных познаниях, почерпнутых из громадной отцовской библиотеки по кораблестроению и военно-морской истории.

Среди стоявших у стенок боевых единиц внимание Тарханова более всего привлекли большие мореходные торпедные катера типа «Страшный».

По сравнению с совсем маленькими «Г-15» прибрежного действия, больше похожими на прогулочные глиссеры, и сторожевиками «дивизиона плохой погоды», традиционно называемыми «Буря», «Тайфун», «Туман» и так далее, по тоннажу почти уже эсминцами, для обслуживания которых требовался десяток офицеров и сотня матросов, эти выглядели в самый раз.