«Из крови сделай зелье и напои гадину!»

«Кости отвари как следует, чтобы были гладкими, сделай из них скамеечку для старой ведуньи-отшельницы, служит она мне верой и правдой».

«Сердце и мясо по кусочку скорми проклятой черновласой разлучнице, чтоб она тяжко мучилась и потеряла разум», – голос приказывал и приказывал, Любомира повиновалась.

«Требуху брось свиньям, – туда ему и дорога, коли не ценил тебя!» – Любомира исполнила всё, что повелевал ее новый хозяин, так и не назвавший свое имя.

Она уже и не помнила, что раньше жила без спутника в своей голове, прошлое забылось, неподвижное тело когда-то горячо любимого отца теперь казалось не более существенным, чем черепки разбитого горшка.

«А из нутряного сала сделай свечи и дай их чужеземцу, пусть их испарения вселят в его сердце тяжкую боль и черную ненависть к разлучнице и всему ее проклятому роду!» – и это исполнила ослепленная Любомира.

«Теперь забудь свое имя, отныне тебя ведет не любовь, а справедливая месть, на древнем языке такие, как ты, звались Хнот. Хнот – значит рука мести, неумолимое орудие, справедливая жница».

– Хнот… – медленно повторила девушка.

«Громче! Пусть все знают, кто ты!»

– Хнот! – вполголоса произнесла Любомира.

«Громче! Еще громче, они должны знать, кто ты!»

Она набрала воздуха и испустила жуткий крик, переходящий в протяжный звериный вой:

– Хноооооот!!!

Стражники в ужасе вскочили с лавок, один из них, окончательно перепуганный, поспешил доложить о заключенной князю.

28

Казимира медленно открыла глаза. Всё вокруг вертелось и скакало. Так было в детстве, когда она, маленькая девочка, крутилась на веревке, привязанной к ветке могучего дуба недалеко от замка. Сначала она крутилась внутри огромного мира, потом весь мир вращался вокруг нее. Это было забавно. Сейчас же это головокружение вызывало тошноту.

Матушка и заботливые служанки закрыли ставнями окна в покоях, чтобы яркий свет не беспокоил больную. В полутьме она увидела – нет, скорее, угадала сгорбленную мужскую фигуру, которая привалилась к лавке подле ее ложа из медвежьих шкур.

Это был датчанин. Княжна посмотрела в другую сторону и увидела Матушку, которая задремала, обняв обеими руками кувшин с водой. Харлунд шевельнулся, поднял голову и резко вскочил, увидев открытые глаза Казимиры. Он в один прыжок одолел расстояние до ложа и схватил бледную руку княжны. Она изменилась. Глаза запали, обширные синие тени окружали их, скулы заострились, губы, ранее такие сочные и алые, теперь высохли, потрескались и покрылись струпьями. Харлунд прикоснулся ладонью к ее лбу. Жар прошел, что было добрым знаком.

Матушка, уронив кувшин и охая, подбежала к княжне, благодаря богов и силы природы за чудесное избавление.

– Пить… – слабо простонала Казимира.

Датчанин бережно приподнял княжну и нежно держал ее, пока заботливая Матушка поила ее колодезной водой из берестяного кубка.

Знаком Казимира попросила Матушку уйти, она нехотя повиновалась, медленно задернула полог, печально смотря на свою страдающую любимицу.

– Харлунд, ты так добр ко мне, хотя я этого совершенно не заслуживаю, – тихо произнесла княжна.

– Что ты говоришь, княжна? Для меня большая честь и радость быть здесь и видеть, что ты жива и выздоравливаешь! – Харлунд нежно взбил подушки и опустил Казимиру.

– Я была нечестна с тобой. Я знаю, что мой отец и твой дядя договорились нас поженить для установления мира между нашими народами. И ты можешь взять в жены только деву. Так знай, отважный Харлунд, я более не дева, и я люблю другого. Я никогда не выйду за тебя замуж!

Казимире тяжело далась эта речь. Она словно лишилась сил. Княжна ожидала, что датчанин отшатнется от нее, как от зачумленной, или хотя бы нахмурится. Но Харлунд даже не отнял руки и продолжал смотреть на девушку каким-то нежным, непривычным для него взглядом. Ее слова звучали так, как если бы она говорила их другому. А он смотрел и смотрел на княжну, сам не понимая, что происходит с ним, сильным и безжалостным воином.

Казимире подумалось, что он не слышит ее.

– Я люблю другого, понимаешь? И я не дева! Моего возлюбленного зовут… – Казимира старалась вымолвить имя своего любого, но язык не поворачивался в пересохшем рту. Тогда она попыталась закончить фразу мысленно, но какой-то туман застлал ее сознание. Девушка хотела вспомнить имя возлюбленного, но ей не удавалось воспроизвести даже образ того, кого она видела и чувствовала совсем недавно.

От бессилия княжна разрыдалась. Датчанин непонимающе смотрел на Казимиру: видимо, болезнь повлияла на нее очень сильно. Ей нужен покой. Харлунд нежно погладил лоб княжны.

– Прости, прекрасная Казимира, но тебе надо отдохнуть, ты потеряла много сил в борьбе с лихорадкой, я пойду к твоему отцу с радостной новостью, что ты очнулась.

– Его зовут… его имя… – княжна горько рыдала, с каждой минутой воспоминания отступали и блекли. А был ли вообще кто-то в ее жизни, или ей это все пригрезилось? Так часто бывает утром: сначала ты хорошо помнишь свой сон, но через мгновение забываешь, силишься вспомнить, но всё зря.

Известие о пробуждении Казимиры всколыхнуло замок. Теслав и домашние окружили княжну, позабыв о датских гостях и о начале Праздника. Харлунд и Ингмар, оставленные без присмотра воеводы и его дружинников, слонялись по замку без дела.

– Брат, пора плыть обратно, здесь нам делать нечего. Тебе не нужна невеста при смерти, им сейчас не до нас – хорошее время для высадки наших дружин. Покончим со всем за один день малой кровью! – рассуждал Ингмар, но, казалось, Харлунд его не слышал.

– Послушай, Харлунд, да всё ли хорошо с тобой? – Ингмар чувствительно ткнул Харлунда локтем в бок. – Или колдунья и тебя приворожила?

– Колдунья… – медленно произнес Харлунд. – Я хочу с ней поговорить, идем!

Ингмар пожал плечами и последовал за предводителем.

29

Любомира сидела на соломе, скрестив ноги, и медленно покачивалась взад-вперед. Глаза ее были закрыты, она почти не дышала. Всё ее существо повторяло, как заклинание: «Хнот… Хнот…»

Это была своего рода песня, исполняемая многоголосным хором, в котором ее собственный голос лишь подпевал и терялся среди сотен других.

Она не услышала, как лязгнул засов и отворилась тяжелая деревянная дверь. В темницу зашли двое рослых мужчин и остановились перед девушкой.

Она их почувствовала и, вздрогнув, открыла глаза. Мужчины отшатнулись: ее глаза, горящие, как адское зеленоватое пламя, испугали бы каждого смертного. Ингмар затряс головой, пытаясь сбросить наваждение, а Харлунд отказывался верить тому, что он видел, закрыв лицо руками. Когда через мгновение они взглянули на колдунью, то перед ними сидела одетая в простое рубище скромная русоволосая девушка, поджав сухую руку к груди. Ее красота была так беззащитна, что датчане не могли поверить в то, что они видели мгновение назад. Они переглянулись и оба истово перекрестились.