чтобы получше прикрыть беспроводной наушник, и подаю девочкам условный сигнал – прочищаю горло. В небольшом окошке появляется поднятый вверх большой палец Аспен. Всего на одну секунду, и тут же исчезает. Но этого оказывается достаточно, чтобы придать мне уверенности. Я делаю глубокий вдох, преодолеваю последнюю ступень и устремляюсь навстречу неизбежности.

– Здравствуйте, профессор Пауэлл.

Ставлю на край его стола стаканчик с кофе, в котором плавает наш секретный ингредиент, и кокетливо провожу пальцами по гладкой деревянной поверхности.

– Добрый день, мисс… – Мужчина поворачивает голову и застывает. Его сероглазый взгляд скользит по моей фигуре снизу вверх, цепляется за край коротенькой юбки, задерживается на глубоком вырезе блузки, и, наконец, поднимается к лицу. – Брэдшоу.

На вид профессору не больше тридцати, но по слухам мерзавец гораздо старше. Внешне Пауэлл похож на античного бога: стройное, спортивное телосложение, широкие плечи, мужественное лицо с греческим носом, квадратным подбородком и копной кудрявых темно-каштановых волос, которые при определенном освещении отливают бронзой. На безымянном пальце левой руки сверкает узкая полоска золотого металла, которая не мешает озабоченному козлу забираться в трусики к студенткам. По словам Аспен, всего за один учебный месяц профессор засадил уже четверым, включая собственную ассистентку. Трем из них – неоднократно.

– Ванильный латте без сахара. Я ведь не ошиблась?

– Э-э-э, нет. Спасибо, Хантер. – Пауэлл выглядит одновременно сбитым с толку и заинтригованным. – Очень любезно с твоей стороны.

– Надеюсь, он поднимет вам… – Уголки моих губ дергаются, когда в наушнике раздаются тихие смешки, – …настроение.

– Определенно, – подмигивает Пауэлл.

– Рыбка на крючке, – пропевает в ухо Аспен.

Я разворачиваюсь и, слегка покачивая бедрами, иду к внешнему краю левого прохода, чтобы занять свое место. По меньшей мере, сотня пар глаз смотрит на меня так, будто я долбаный, мать его, единорог. Поппи Дженкинс, с которой мы рядом сидим на этике с первого дня нашего знакомства, демонстративно кладет на мое место свой рюкзак, чтобы я не могла сесть рядом. По аудитории проносится гул издевательских смешков. Мое боевое настроение тут же затягивается густым туманом всеобщей ненависти.

– Серьезно? – с горькой усмешкой спрашиваю я.

Поппи ничего не отвечает. Она даже не поворачивает голову в мою сторону, делая вид, будто меня не существует.

– Тупая овца, – цежу сквозь зубы и обвожу взглядом аудиторию, в которой не меньше полутора сотен студентов, в попытке найти свободное место.

– Эй, Хантер!

Поворачиваю голову и вижу Чака Хендерсона, который возвышается над всеми, как скала. Рыжеволосый здоровяк дружелюбно машет мне рукой и показывает на пустующее соседнее место. Поднимаюсь к нему на пятый ряд и с улыбкой сажусь рядом.

– Ты же знаешь, что круче всех здесь, правда? – спрашивает Чак, глядя куда-то перед собой.

Моя улыбка становится шире.

– Но точно не круче тебя.

– Тут уж не поспоришь, – фыркает здоровяк, после чего протягивает мне кулак, и я ударяю по нему своим, чувствуя, как под кожей разливается тепло.

Но мое веселье длится недолго.

– С ней лучше натягивать сразу два! – раздается позади знакомый голос, и на стол передо мной падают два фиолетовых квадратика фольги.

Я поворачиваюсь и вижу Анну, которая с вызовом смотрит на меня.

– Спасибо, но сегодня они мне не пригодятся. – Я смахиваю презервативы со стола и широко улыбаюсь суке. – У твоего папочки аллергия на латекс. Кстати, это правда, что ты до тринадцати лет мочилась в кровати?

Бледное лицо Анны покрывается алыми пятнами. Гудение в аудитории нарастает, привлекая внимание профессора. Он делает всем замечание и начинает занятие.

По окончанию лекции терпеливо жду, пока аудитория опустеет, и только после этого спускаюсь по лестнице вниз, чтобы выполнить свою часть плана. Стук моих каблуков эхом разносится по лекционному залу. Пауэлл отрывает глаза от ноутбука и пристально смотрит на меня. Его лицо не выражает никаких эмоций, и у меня закрадывается беспокойство: что, если таблетка не сработала?

– У тебя примерно две минуты, – шепчет в наушник Дэнни.

Окей, две минуты.

Интересно, это много или мало?

– Почему именно ванильный латте? – спрашиваю Пауэлла, медленными шагами приближаясь к его столу.

Серые глаза внимательно наблюдают за мной.

– А что не так с ванильным латте?

– Этот вид кофе вам совершенно не подходит.

Я останавливаюсь напротив и наклоняюсь вперед, опираясь локтями на стол. Пауэлл моментально заглатывает приманку. Его глаза опускаются на мой вырез, который демонстрирует больше, чем я обычно показываю. На висках мужчины проступает пот.

– Вот как? – В стальном взгляде мелькает что-то такое, чего я не могу разобрать, и это меня раздражает. – Тогда какой же, по-твоему, подходит?

– Черный, как ночь, сладкий, как пустые обещания, и непременно обжигающе горячий, – с трепетом в голосе выдаю заранее подготовленный Даниэлой текст, который она наверняка стащила из своих слащавых книжек.

– Упомяни сильную прожарку, – шепчет Ривас.

– Обжарку, – исправляет Аспен.

– Вы любите сильную обжарку, профессор? – мурлычу, выгибая спину, чтобы грудь казалась больше.

Пауэлл с трудом сглатывает и облизывает пересохшие губы, вызывая у меня тошноту. Он подается вперед, и наши лица оказываются так близко, что я ощущаю на лице жар его потяжелевшего дыхания.

– А ты?

– Тридцать секунд, – раздается в наушнике напряженный голос Ривас.

– Он готов, – говорит Аспен. – Уходи.

Я выпрямляюсь, отдергиваю юбку и забрасываю на плечо рюкзак.

– К сожалению, нет, профессор. – Беру со стола пустой стаканчик из-под латте, чтобы не оставлять улик, и, смущенно улыбаясь, отступаю назад. – Предпочитаю зеленый чай.

– Постой! – Он приподнимается на стуле и тут же опускается обратно. Его руки ныряют под стол, вызывая у меня неуловимую усмешку. – У тебя ведь уже закончились занятия? Мой рабочий день тоже завершен. Мы можем запереть…

– Пятнадцать секунд.

– …аудиторию, чтобы нам никто не помешал, и обсудить еще некоторые темы. Например, приближающийся экзамен по этике.

Ах ты, грязная свинья!

– Простите, профессор, но я очень тороплюсь.

Быстро спускаюсь со сцены и бегу вверх по лестнице, придерживая пальцем наушник. Мое сердце колотится так сильно, что, кажется, будто вот-вот выскочит из груди. О, черт. Лучше бы мне успеть.

Я уже добираюсь до верхней ступени, когда слышу тяжелый вздох Дэнни.

– Она здесь.

Входная дверь распахивается, и в аудиторию входит Кайла.

Я останавливаюсь, желудок завязывается узлом. Дерьмо. Я не видела ее с того самого вечера на стадионе, когда она впервые посмела меня унизить. И вот она передо мной – стерва, которая превратила мою жизнь в ад. Я ненавижу ее даже за то, что она просто дышит. Наглая, богатая сучка, которая решила, что неприкосновенна.

Мои руки сжимаются в кулаки.

– Не вздумай, – предупреждает в наушник Аспен.

Наши взгляды скрещиваются, как рапиры. Я стискиваю зубы. Пульс эхом отдается в ушах. Стерва ростом с садового гнома выдает мне презрительную я-победила-тебя усмешку. Взяв себя в руки, я ухмыляюсь и качаю головой.

Нет, сладенькая. Я только выхожу на ринг.

Обхожу сучку и выскакиваю из аудитории, где меня уже ждет Дэнни. В полном молчании мы поднимаемся к Аспен в аппаратную. В крошечной комнатке царит полумрак. На деревянном столе высится огромный выключенный проектор. Рядом со столом стоит Дэвис, прислонившись спиной к стене и скрестив лодыжки. На ее лице написано отвращение.

– Меня сейчас стошнит, – сообщает она.

Мы с Дэнни подходим к единственному в помещении окну, которое выходит в лекционный зал, и в том, что мы видим, нет никаких сомнений. Кайла сидит на профессорском столе, ее ноги широко раскрыты, и между ними двигается Пауэлл. Его брюки приспущены до колен. Я поднимаю телефон и нажимаю кнопку записи. Когда лицо каждого участника порнушки попадает на видео, мы останавливаем съемку и опускаем шторки, чтобы предоставить кроликам больше уединения.

– Как давно Кайла трахается с профессором? – спрашиваю, пока мы идем по парковке к своим машинам.

– С начала учебного года, – отвечает Дэвис, доставая из своего бледно-голубого мини-рюкзака солнцезащитные вайфареры. – Как только Пауэлл перевелся сюда из Стэнфорда.

– Кстати, а он ничего, – подмечает Дэнни.

Мы с Аспен переглядываемся и изображаем жестом тошноту.

Подойдя к «Курице», вижу какого-то незнакомого парня,