— Лиля, не надо, потерпи немного!

— Эдик, спаси меня! Мои глаза, их выжигают! Эдик, мне больно, я не могу больше, спаси меня!

Ее губы были прокушены в кровь, из прекрасного рта вместе с жуткими криками струилась кровавая пена, и он в ужасе отступил. Он пятился, сопровождаемый ее криками и дикими воплями остальной группы, видя, как парни и девушки сдирают остатки одежды, разрывают себе рты… Пошатнувшись, он почувствовал, что потерял твердую землю под ногами и летит вниз, но даже не испугался. В тот момент он хотел умереть.

Он пришел в себя через полчаса, лежа в неглубокой ложбинке. Снежный сугроб смягчил падение, и физически он не пострадал. Он выполз наверх и в сильной тоске посмотрел на догоревший уже костер. Лицом вниз там лежал кто-то, видимо, третий бандит, которого требовалось обезобразить. Подойдя поближе, он увидел парней из группы, чуть в стороне лежали девушки. Раздетые до трусов, с жутко искаженными, изуродованными лицами, их тела были настолько ужасны, что он, застонав, упал на колени и начал раскачиваться в стороны, не в силах унять боль. Лиля, его Лиля… Она среди этих обезображенных тел. Их отравили, а он не помешал этому, он даже не догадался!

— А ну-ка поднимайся, парень, еще много успеть нужно. — сильные руки рывком подняли его на ноги. — Давай, проверяй, все ли в порядке.

Он лишь вяло покачал головой. Обдумывать какие-либо планы он сейчас не мог.

— Ну что, тех, кто поприличнее выглядит, оставим у костра, остальных уберем отсюда. Думаю, тех двоих можно оставить, они себе рты не разорвали. — главарь кивнул двух студентов, умерших, судя по всему, от удушья. — А в костре наш Витек останется, надо, чтобы его сразу нашли и за тебя приняли.

Сейчас я еще немного на снегоходе по ним покатаюсь, потом вырежу пули из голов, и спрячу тела так, чтобы нескоро нашли. Пока снег сойдет, они уже превратятся в такое, что никто и не поймет, от чего померли.

Он куда-то пошел, а Эдик из последних сил отправился к палатке. Он увидел огромные разрезы на ней, залез через них внутрь, и сел на пол, оглядывая царивший вокруг жуткий кавардак. Все рюкзаки были распотрошены, вещи парней и девушек валялись вперемешку, теплые куртки и пальто, содранные в припадке безумия у костра, теперь вернулись в палатку и причудливо сплетались в нелепые композиции с лыжными палками и кипятильниками. Отыскать свои пожитки Эдику удалось не сразу. Отобрал необходимые на первых порах вещи и документы, он без сил лег лицом вниз. Там его и нашли бандиты.

— Видал, мы палатку изнутри разрезали! — хвастливо заявил главарь. Он внезапно стал очень словоохотливым, видимо, жуткое массовое убийство и для него оказалось нелегким испытанием. — Пусть думают, что студенты ее разрезали сами, и, голые, потопали вниз разводить костер.

Эдик лишь безучастно кивнул. Его подташнивало, и было плевать на все, включая собственную жизнь. Только один вопрос еще беспокоил, болел внутри, как гнойный нарыв. Он вспомнил искаженное лицо Лилии и спросил:

— Чем вы их напоили?

— Метиловый спирт. — коротко бросил старатель. — Зачем бороться с ними или возиться, раздевая трупы? Я знал, что им станет жарко и они разденутся сами. И замерзнут, не приходя в сознание.

Лариса Михеева

Я долго стояла перед зеркалом, тщательно подрисовывая глаза и время от времени поглядывая на стоящую на серванте большую фотографию Лили. Идти в салон желания не было, и я решила, что справлюсь сама. В конце концов, не в кино же я играть собираюсь, и не на шоу двойников. Через минут двадцать получилось, на мой взгляд, неплохо, и я стала похожа на свою сестру, как дружеский шарж походит на оригинал. Впрочем, возможно, я была на нее похожа и раньше, и разница была лишь в цвете волос? Я снова посмотрела на фото. Нет, дело не в волосах. Никогда у меня не было такого кукольно-безмятежного выражения лица. И уже никогда не будет…

Закончив макияж, я одела теплый вязаный свитер с оленями, наверх осеннюю лыжную куртку, и вдобавок подвязалась теплым шерстяным шарфом. Ну что же, теперь я в силах выдержать свидание на свежем осеннем воздухе. А то вчера, когда я назначила Панкратову свидание в кафе на причале, он полчаса уговаривал меня поберечь здоровье. Предлагал на выбор самые роскошные рестораны в городе, но я была непреклонна. Этот вечер я хочу провести именно здесь — в осеннем лесопарке, в том кафе, о котором мечтала долгие годы, а побывала всего однажды — и вовсе не с тем кавалером, о котором стоило бы мечтать…

В этом октябре погода радовала солнечными деньками, но по вечерам температура падала почти до нуля. Поэтому я заранее позвонила в кафе и уточнила, что они будут открыты — хотя, как мне показалось, сообщили мне об этом с явным неудовольствием. Но это меня уже не волновало. Меня вообще теперь мало что волновало — сколько мне там осталось? Но уж проведу я это время с размахом — тем, которого так не доставало мне все предыдущие годы.

Этот вечер выдался на диво теплым. Солнышко не только освещало красные клены, но и слегка грело мое обращенное к нему лицо. Весь причал был оранжево-красным от опавшей листвы, и я с наслаждением прошаркала, разбрасывая листья по сторонам, к одному из трех оставшихся на причале столиков, за которым уже сидел одетый в теплую куртку Панкратов. Увидев меня, он вскочил, отодвинул мне стул и, ласково взяв за руку, усадил на мягкую подушку. Я лишь подивилась — в прошлый раз на сидении ничего не было, видимо, бравый следователь неплохо подсуетился.

— Какая вы сегодня красивая! — воскликнул Панкратов, но его блестящие глаза на секунду затуманились, словно погасли. Или мне это только показалось?

Все та же курносая официантка, которая обслуживала нас с Чудиновым, плавно подплыла к нам и, гневно смерив меня взглядом и с ненавистью взглянув на моего спутника, бросила на стол два тяжелых меню в кожаной обложке. Поверх фирменного черного платья на ней был наспех накинутый синий китайский пуховик, двигать руками в нем было не очень удобно, но мерзнуть ради нас она явно не желала.

— Ларочка, по мартини? — подмигнул мне Панкратов. — И пирожное, с малиной?

Он вовсю улыбался и выглядел счастливым и помолодевшим. Сейчас я ни за что не дала бы ему больше сорока лет, а его красивые темные глаза с таким восторгом смотрели на меня, что мне стало буквально физически больно. Может быть, пришла пора похоронить прошлое? Та, которой больше нет, меня простит? Но прощу ли я себя?

По знаку Панкратова официантка подошла к нам, приняла заказ и, презрительно процедив сквозь губу: «Больше ничего не желаете?» гордо удалилась. Вскоре она принесла на подносе пирожное и два фирменных бокала мартини с короткими черными трубочками и маленькими пьяными вишнями внутри бокалов. Даже не взглянув на нас, она со стуком поставила на столик бокалы, сунула между ними блюдечко с небольшой корзиночкой с заварным кремом, который венчала крошечная сморщенная садовая малинка, и, вздернув аккуратный носик, удалилась.

— Да уж, попили мы ей кровушки своими допросами. — задумчиво проводил ее глазами Панкратов. — Но что ж тут поделаешь… Лариса, выпьем на брудершафт?