Когда он наконец приблизил кончики пальцев к соскам, она подалась навстречу, как бы умоляя о том, чтобы он при­ласкал их. Однако облегчение, которое она испытала, ког­да он их коснулся, длилось недолго. Он накрыл соски ла­донями, и от нового мучительного счастья она тихонько за­стонала.

Ее стоны и телодвижения еще больше воспламенили Данте. Он смог сохранить контроль лишь потому, что вни­мательно наблюдал за ее реакцией и искал способы доста­вить ей наслаждение. Однако его желание все росло, и он был убежден, что она хочет того же. Но где-то в глубине теплилось сознание того, что он не может проявить веро­ломство, не должен подвергать ее риску и причинить ей боль.

Это удерживало его от того, чтобы уложить ее, хотя его тело кричало об этом. Ее стоны и движения говорили о том, что она готова к этому так же, как и любая другая женщи­на, которой он обладал раньше. Но он продолжал ласкать ее одной рукой, чтобы по крайней мере как-то облегчить ее все возрастающее исступление.

Поначалу она не понимала его намерений, хотя ее тело это знало. Когда он задрал ночную рубашку, обнажив изя­щество ее ног, она развела бедра и подогнула колени, слов­но ее женская плоть приветствовала то, чего не мог понять разум.

Данте задрал рубашку повыше и теперь мог видеть верх­нюю часть ее приподнятых бедер и куст густых черных волос между ними, мог убедиться, как она ждала того, чего якобы не хотела и не могла.

Он ласкал нежную кожу внутренней стороны бедер и видел, как ее тело тянется навстречу его руке. В его голове проносились эротические видения, в которых он целовал те места, где сейчас скользила его ладонь, и даже чуть выше. Он представлял себе, как его язык ласкает нежные склад­ки, скрытые этими темными зарослями. Их надо лишь слег­ка раздвинуть… До него долетели тихие стоны, выражаю­щие мольбу о полном удовлетворении желания, которое сжигало ее лоно.

Вид ее обнаженного живота, ритмичное раскачивание бедер, собственные фантазии, ее стоны и вскрики удоволь­ствия, изумление оттого, что он касается ее интимнейших мест, – все это обостряло, возносило на все более высо­кий уровень его вожделение. Когда он решился проникнуть пальцем в расщелину, которую прикрывали завитки волос, его страсть достигла апогея, и наступило семяизвер­жение.

Пока он пребывал в состоянии, близком к потере со­знания, Флер сползла с его колен и оперлась на собствен­ные ладони и колени. Она устремила на него свой взгляд и какое-то время молча изучала его. Данте сомневался, что его оргазм вернул ее к действительности, поскольку она была слишком неопытна, чтобы понять, что произошло. Ве­роятно, интимное соприкосновение ее ягодиц с его коле­нями напугало ее. Она смотрела на него так, как смотрит загнанное в угол животное на охотника.

Он потянулся к ней:

– Вернись, Флер.

Она отодвинулась еще дальше и приподнялась на коле­нях. Она торопливо прикрыла свою наготу и стала застеги­вать пуговицы халата.

– Я не понимаю тебя. Ты не нуждаешься во мне для этой цели.

– Если бы ты была не нужна мне, мы не оказались бы здесь сейчас. – Прислонившись головой к стене, он смотрел, как она приводила в порядок свою одежду. – И потом, я думаю, ты очень хорошо меня понимаешь. Ты не пони­маешь себя.

Она поднялась на ноги.

– Нет, Данте. Это ты забываешь истину. – Она отвернулась. – Мне следовало принять во внимание твое пре­дупреждение, что ты не будешь добрым сегодня.

Он вскочил, схватил ее за руки и повернул лицом к себе:

– Ты сочла меня недобрым, Флер? Если бы я решил тебя взять, ты думаешь, те голоса в соседнем саду меня удер­жали бы? Я не уверен даже в том, что ты могла бы меня ос­тановить.

– У меня не было бы иного выбора, как попытаться сделать это.

– Мне так не кажется. Не притворяйся, что тебе это неприятно.

Она высвободила руки и пошла прочь.

– Не делай этого впредь, Данте. Это не принесет нам ничего хорошего, даже если поначалу мне и понравится.

Флер опять сидела у окна своей спальни, поскольку сон к ней не шел. Праздник в доме по соседству подходил к кон­цу, с улицы доносились приглушенные голоса разъезжаю­щихся и прощающихся гостей.

Данте все еще был в саду среди цветов. Что он там дела­ет? Вероятнее всего, заснул.

Из ее головы не выходила мысль о том, что еще недав­но она находилась там с ним. Это были сладостные воспо­минания об упоительной ночи и замечательной музыке, о жарких объятиях. Головокружительные воспоминания о пе­режитом коротком удовольствии, подобном тому, которое она испытала за живой изгородью в Дареме.

Ужасные воспоминания, которые овладевали ею, когда он касался ее таким скандальным образом. Шок от умопо­мрачительных ощущений. Она чувствовала, как в нем воз­растает некая неуправляемая энергия. Из тумана, который он создал в ее голове, рождалось осознание собственной уязвимости. Открыв глаза, она увидела свои согнутые и раз­двинутые ноги и его руку, которая скользила по ее животу вниз, к волосам между ног…

И кровь. Она видела что-то красное на своих бедрах. Этот образ был в ее голове, но он был таким ярким и реаль­ным. И его воздействие оказалось столь сильным, что ис­пытанное удовольствие мгновенно улетучилось.

И только снова оказавшись в спальне, она начала со­греваться. Возвращаться к жизни. Вместе с этим воскресе­нием появилось страшное разочарование, которое она уже испытывала в Дареме. Отвращение к собственной ненор­мальности.

Данте все не шевелился. Он продолжал сидеть там, по­догнув ногу и приподняв колено, голова его была присло­нена к стене, словно он смотрел на небо.

Он был недобрым по отношению к ней. Он не нуждал­ся в ней в таком плане, тем более в эту ночь, когда он на­верняка провел вечер с любовницей. Это было жестоко с его стороны —напоминать ей о том, чего она не умеет дать. Разве не мог он сдержать себя после того, когда уже побы­вал с женщиной? Уж не оказалась ли она слишком безрас­судной, связав свою судьбу с мужчиной, который столь не­разборчив и аппетиты которого безграничны?

Если это так, то они не смогут быть даже друзьями. Это настолько расстроило Флер, что она не могла никак успо­коиться. Поначалу в течение непродолжительного време­ни сегодня было так, как во время их свадебного путеше­ствия. Их объятия и испытываемое удовольствие были бе­зобидными, как тогда за живой изгородью.

А потом ее доверие было оскорблено теми прикоснове­ниями, видом крови и опасной силой, которую он проде­монстрировал.

«Это ты не понимаешь себя», – сказал он. Может быть, не полностью, но она все-таки понимает достаточно. Она знала об этом всю свою жизнь.

Она не способна на страсть. Она не может иметь мужа или детей. Она не имеет того, что большинство женщин счи­тают само собой разумеющимся.

Сейчас выяснилось, что она не в силах иметь даже по­добие брака. Она не может рассчитывать на дружбу и бли­зость, не осложненную сексуальными ожиданиями.