Ее чувства к нему все крепли, пока в то утро ей не стало очевидным, что она его любит. Другим словом она не могла передать свои чувства. Это была не та страстная, пламенная любовь, которую она испытывала к Тахе, а чувство иной природы — спокойное и уверенное, близкое к умиротворению, доверию и уважению. Она действительно любит его — она поняла это, поэтому без колебаний бросилась ему навстречу. Она проживала с ним счастливое и искреннее время. Проводила с ним большую часть дня и значительную часть ночи. Прежде чем заснуть, она вспоминала все, что с ними происходило, и улыбалась, ее переполняла нежность. Однако что-то маленькое, острое и колкое терзало ее, когда она думала, что предает его. Ведь она договорилась с Маляком заполучить подпись на контракте, чтобы тот смог завладеть квартирой. Она пользуется его доверием и, несомненно, причинит боль. А разве не так?! Разве не этого она хотела?! Воспользоваться его оплошностью, взять подпись у пьяного и получить от Маляка пять тысяч фунтов — плату за предательство… Всякий раз, как это слово звенело в ее голове, она вспоминала его ласковую улыбку, его заботу, бережное отношение к ее чувствам. Она вспоминала, что он, полностью доверившись ей, всегда относился к ней с нежностью. Ощущая себя подлой предательницей, она ненавидела и презирала себя. Это чувство долго мучило ее, и однажды утром она собралась и пошла к Маляку. Время было раннее, он только что открыл лавку, перед ним стоял стакан чая с молоком, из которого он, не спеша, отхлебывал. Она встала перед ним, поздоровалась и поспешила выговориться, пока не пропала смелость:

— Дядя Маляк, я извиняюсь… Я не могу сделать то, о чем мы с вами договаривались…

— Не понял…

— Я об этой подписи, которую должна была взять у Заки-бея… Я не буду этого делать…

— Почему?!

— Вот так.

— Ты окончательно решила?

— Да.

— Ладно, всё… Спасибо, — сказал Маляк спокойно, отпил чаю и отвернулся. Уходя от него, она чувствовала, что освободилась от тяжкого груза, но ей показалось странным, что Маляк так легко принял ее извинения. Она ожидала с его стороны гнева и ярости, но он оставался спокоен, как будто предвидел это, как будто что-то замышлял. Эта мысль беспокоила ее несколько дней, но вскоре она избавилась от опасений, впервые ощутив глубокое удовлетворение от того, что перестала обманывать Заки и ей нечего больше от него скрывать…

* * *

В восемь часов утра шейх Шакир и Таха аль-Шазли сели в метро в направлении Хелуана. Все эти дни они много обсуждали случившееся с Тахой. Шейх пытался убедить его все забыть и начать новую жизнь, но Таха продолжал злиться и мрачнеть, пока не стало казаться, что он на грани сумасшествия. Наконец сразу после их отчаянного спора шейх закричал Тахе в лицо:

— Тогда чего ты хочешь? Ты не хочешь учиться, не хочешь работать, не хочешь никого видеть — ни одногруппников, ни родных… Чего ты хочешь, Таха?

— Я хочу отомстить тем, кто схватил меня и унизил.

— Как ты узнаешь их, если не видел их лиц?

— По голосам… Я узнаю их голоса из сотен других… Прошу вас, владыка, назовите мне имя высокопоставленного офицера, руководившего пыткой… Вы сказали, что знаете его. Шейх молчал и думал…

— Прошу вас, владыка… Я не успокоюсь, пока не узнаю его имени.

— Я не могу утверждать наверняка… Но пытки в службе безопасности вообще ведут два человека: полковник Салех Рашуан и генерал Фатхи аль-Уакиль… Оба они безбожники и преступники, им уготован ад, ужасная участь… А какой толк знать их имена?

— Я отомщу ему…

— Полный бред… Ты хочешь потратить свою жизнь на поиски того, кого ты и в глаза не видел?! Протест безумца, обреченный на провал…

— Я пойду до конца.

— Ты в одиночку будешь бороться с системой, у которой есть армия, полиция и десятки мощных орудий?!

— Как вы можете так говорить! Вы же учили меня, что и один в поле воин… Разве не было сказано: «Сколько малочисленных отрядов победило многочисленные отряды по воле Аллаха!» Правдив Великий Аллах!

— Да, воистину так, но твое сопротивление системе будет стоить тебе жизни… Ты погибнешь, сынок… Они убьют тебя в первой же стычке с ними.

Таха смолк и взглянул шейху в лицо, упоминание о смерти подействовало на него, и он ответил:

— Да я и сейчас как мертвец… В тюрьме они убили меня… Когда они, смеясь, лишают тебя чести… Когда дают тебе новое, женское имя и заставляют отзываться на него, а ты вынужден подчиниться, потому что не можешь выдержать пытки… Они называли меня Фаузия… И каждый день избивали меня, пока я не говорил им: «Я баба, меня зовут Фаузия»… Вы хотите, чтобы я жил, забыв об этом?!

В его словах было горе, он закусил нижнюю губу. Шейх настаивал:

— Послушай, Таха, я скажу в последний раз, чтобы очистить свою совесть перед Господом: ввязаться в войну против этого режима — верная гибель…

— Гибели я уже не боюсь… Я подготовил свою душу к мученической смерти… Я верю всем сердцем, что, как шахид[22]попаду в рай…

Оба замолчали. Вдруг шейх встал со своего места, подошел к Тахе, вгляделся в его лицо, горячо обнял и сказал, улыбаясь:

— Благослови тебя Бог, сын мой… Вот что истинная вера делает со своими последователями… Послушай, иди сейчас домой и собери чемодан, как будто ты решил куда-то уехать… Завтра утром мы встретимся, и я отведу тебя.

— Куда?!

Улыбка шейха стала еще шире, и он прошептал:

— Не спрашивай и делай, что говорю, в свое время ты обо всем узнаешь…

* * *

Этот разговор между ними состоялся днем раньше, и Таха понял, что возражения шейха с самого начала были просто маневром, способом проверить серьезность его намерений. Сейчас они сидели рядом в переполненном вагоне метро и молчали. Шейх разглядывал вид в окне, а Таха рассматривал лица пассажиров, но не видел их — в его голове звучал тревожный вопрос: Куда везет его шейх?! Конечно, он доверял ему, но, несмотря на это, его охватило плохое предчувствие и ужас. Он понимал, что попал в опасное положение и сейчас решается вся его жизнь. Таха задрожал, когда шейх прошептал ему:

— Приготовься, мы выходим на «Турра-цемент», на следующей…

* * *

Станции «Турра» дала свое имя цементная компания, основанная швейцарцами в двадцатые годы и национализированная революцией. Она наращивала мощности, пока не стала одной из крупнейших по производству цемента в арабском мире. Потом, как и другие компании, «Турра» пережила перестройку и приватизацию. Большую часть ее акций скупили иностранные фирмы. Линия метро разрезала ее территорию ровно посередине: справа остался комплекс административных зданий и громадные печи, а слева лежала ослепительная пустыня, окруженная горами, тянулись каменоломни, где огромные куски породы подрывали динамитом, а затем в больших вагонах везли к цементным печам на переплавку…