— Ну конечно, конечно, — успокоил голос. — Этот вариант тоже предвидели. Кто тебе сказал, что кассета предназначена для передачи в правоохранительные органы? Ее просто покажут тем господам, которые понесут колоссальные убытки в связи с гибелью Берковича.

Он умолк, давая мне возможность поразмышлять. Я поразмышлял и сник.

— Мы знаем о тебе такие подробности, о чем ты и сам давно забыл. Или просто не хочешь вспоминать. Ты врешь, что тебе наплевать на свою жизнь. Хочу напомнить, что и без случая с Берковичем найдутся люди, которые очень сильно обрадуются, если им указать твое местонахождения и при этом воскресить некоторые эпизоды твоей военной деятельности. Ты ведь, кажется, не морковку пропалывал в своей прежней жизни, а?

Я поскучнел еще больше.

— Мы не собираемся заставлять тебя душить детей или беременных женщин. Если ты себя положительно зарекомендуешь, работая на нас, ты будешь прекрасно обеспечен и надежно прикрыт от случайностей: мы ценим хороших исполнителей. Но это не все. В отличие от мафиозных структур, которые славятся тем, что легко устраняют нежелательных свидетелей, даже и из своих рядов, наши исполнители совершенно ничего не знают об организации. Таким образом, отпадает необходимость избавляться от нежелательных свидетелей. И последнее. Мы с тобой заключим своеобразный контракт. Твои родители…

тут невидимка сделал паузу. Я напрягся и ожидал продолжения. Прошло более минуты. Наконец я не выдержал:

— А что мои родители?! Они погибли в автокатастрофе.

— Твоих родителей убили. Это было заказное убийство, — по-прежнему спокойно сообщил невидимка. — Перед смертью твой отец впутался в одно дело. В общем, если ты будешь себя хорошо вести, мы скажем тебе, кто убийца, и предоставим неопровержимые доказательства.

Он обещал, что после разговора я буду свободен, так? Освободили меня весьма необычным способом. Тот вежливый тип, что в сквере тыкал мне стволом под ребра и предлагал самостоятельно опробовать хлороформа, по каким-то причинам больше уже не участвовал в связанной со мной операции. Другим занят? А может, это именно он со мной разговаривал в комнате, оставаясь за кадром? Ведь техника немного искажает голос. Этот тоже был довольно вежливый. Интересно, кто же они такие? Неужели никогда не узнаю?

После продолжительной паузы в комнате возникли две составляющие четырехрукого агрегата для узкоспециальных целей, в эффективности работы которого я имел возможность убедиться чуть ранее.

При их появлении я болезненно заморгал и вжался в мякоть дивана, стремясь максимально скрыть, спрятать свое свежепобитое тело.

В этот раз, однако, они обошлись со мной более ласково — всего лишь нашлепнули на лицо вонючую тряпку с хлороформом, по-моему, ту же самую, и через несколько секунд сознание мое потерялось во мраке, зафиксировав на прощание отчетливую оранжевую надпись с малиновым оттенком на черном фоне: «Отравят-таки, козлы траханные…»

Возвращение сознания сопровождалось весьма неприятными странными видениями. Прежде всего я почувствовал, что было холодно. Нет, не просто холодно, типа того, как просыпаешься с бодуна в неотапливаемом помещении где-нибудь в конце октября и вдруг обнаруживаешь, что зуб на зуб не попадает. Холод был просто ужасным, до ломотной боли в груди. Он обступал со всех сторон и ледяными шипами впивался в мозг, балансирующий на грани…

Помнится, у меня в детском саду была молодая воспитательница. Так вот, к ней часто в конце рабочего дня приходил вдрызг пьяный здоровенный хахаль. Он часто заходил на игровую площадку, забирался с грехом пополам под восторженное завывание детишек на деревянный бум и стоял на одной ноге, глупо усмехаясь и ожидая, на какую же сторону его перевесит — левую или правую. Да, помню, он кричал: «Эй, маленькие сволочи, а ну угадайте, куда я упаду — влево или вправо? А ну, куда дядя упадет?»

Примерно так же сейчас балансировало мое сознание, решая, что выбрать — полностью отключиться и впасть в анабиотический сон или предпринять какие-либо действия на пути к пробуждению.

Поколебавшись некоторое время, сознание сделало выбор и начало активно функционировать: по системе пошли импульсы-команды приступить к сбору информации! Сделав усилие, я с трудом разжал веки и не ощутил результата. Опять зажмурился и снова раскрыл глаза — тьма. Жуткая!

Одновременно заработало обоняние. Вернее, оно работало и до того, как прояснилось в голове, просто сознание не воспринимало эту информацию. А сейчас начало воспринимать, и информация эта, надо вам сказать, была того… в общем, вовсю фонило цитрусом. Предположительно апельсинами, даже скорее всего апельсинами. Это я поначалу сбился, поскольку у этих цитрусовых был такой душок…

Короче, сквозь устойчивый «цитрон» отчетливо пробивался аромат, почти что кожей ощутимый, ни с чем не сравнимый, специфический…

Пахло свежим трупом.

Свежим — в смысле не начавшим разлагаться.

За свою короткую жизнь — точнее, за последние шесть лет — мне приходилось неоднократно видеть трупы, как свежие, только что появившиеся, так и во всяких стадиях разложения.

Я знавал людей, которые рассуждали, что в принципе нет особого различия между запахом коровьей туши, разделанной на мясокомбинате, и только что заваленного человека — там и там мясо и кости.

Они здорово ошибаются. Это не так, совсем не так!

Труп человека пахнет иначе, чем мясо всех остальных теплокровных. Можно было бы долго философствовать, обратившись к физиологии и другим наукам… ну да не буду.

Скажу кратко. Труп пахнет трупом. Потусторонним могильным ужасом, способным парализовать сознание и лишить воли. И все. Не надо еще что-то объяснять. Хуже этого запаха нет ничего. Есть запахи резче, зловоннее, но хуже — нет.

Я видел, как в буквальном смысле парализовывало здоровых крепких бойцов — отличных спортсменов и крутых парней, когда они впервые посещали прозекторскую, выступая в качестве ассистентов патологоанатома.

Это входило в программу психологической подготовки. И, поверьте на слово, при всей своей неприглядности это очень нужное дело, потому что два часа, проведенные в прозекторской, в последующем неоднократно спасали человеку жизнь.

Боец спецназа должен быть готов ко всему. Он обучается для военных действий в нестандартных условиях, когда даже десятисекундный шок, вызванный видом внезапно погибшего или раненого на твоих глазах напарника, может обернуться собственной гибелью, смертью заложников или опекаемых и вообще — срывом задачи.

Разумеется, к этому нельзя привыкнуть. Какая может быть привычка! Я бы с удовольствием заехал в репу кому-нибудь из тех авторов, которые пишут, как такой-то там этак развязно шляется себе на месте происшествия, потому, дескать, что за двадцать лет работы в криминальной полиции он привык к трупам и относится к ним как к неизбежным издержкам своей службы.

Я не верю в это! Каждый труп — это сильнейшее нервное потрясение. Вот так. Другое дело, что у определенного типа людей, которые целенаправленно работают со своей психикой, вырабатывается своеобразная защитная реакция — что-то выключается в сознании и все происходящее воспринимается так, будто ты отделен от реальной действительности толстым стеклом и наблюдаешь откуда-то со стороны. Можете мне не верить, но это именно так. Щелк! Включилось реле, упал защитный экран, и ты идешь дальше и делаешь свою работу.