Со стороны психики. Шизоидность (резкость, разорванность течения психических процессов, неумение устанавливать внутренний контакт с людьми).

Эпилептоидность (перераздражимость, импульсивность, экспозивность). Как признак эпилептоидности можно рассматривать также леворукость.

Тревожно-мнительная конституция, отмечающаяся также и в наследственности (сестры, отец, тетка по линии отца).[134]

Автор этого характерологического очерка о Маяковском – сотрудник иститута мозга, невролог и психолог Григорий Израилевич Поляков (1903–1982) Основная работа над очерком велась им, как это видно из датированных приложений, в 1933–1936 гг. Окончательный текст относится, очевидно, ко второй половине 1930-х гг.

Материалы психологических исследований Г.И. Полякова ранее (по другому экземпляру машинописи) были опубликованы в книге: Спивак М.Л. Посмертная диагностика гениальности: Эдуард Багрицкий, Андрей Белый, Владимир Маяковский в коллекции Института мозга (материалы из архива Г.И. Полякова). М.: Аграф, 2001. С. 315–474. Помимо характерологического очерка (текст которого в основном совпадает с публикуемым) в книге М. Спивак приводится написанный Г.И. Поляковым биографический очерк о Маяковском и другой, беллетризированный, вариант характерологического очерка. Настоящая публикация, по материалам ГММ, в свою очередь, включает тексты, не входившие в книгу М. Спивак.

В приложении приводятся записи бесед, послуживших Г.И. Полякову основой для очерка о В.В. Маяковском. Все тексты машинописные, находятся в рукописном отделе ГММ.

Большая находчивость на эстраде и небольшая находчивость в жизни. Сильно преображался при выходе на эстраду. В своих репликах нападал с совершенно неожиданной стороны, так что невозможно было их предвидеть. «От великого до смешного один шаг». Его остроумие было не по существу, а по первой попавшейся в глаза подробности (необычайная находчивость в схватывании подробностей). Был неиссякаем в своем остроумии. Но после выступлений бывал совершенно выдохшийся.

К деньгам относился очень небрежно.

Всегда таскал с собой кастет, очень любил оружие.

Читал на интимных читках стихи так же, как на эстраде.

Когда был на эстраде, был храбр (случай с пожаром на радиостанции им. Попова).

Был очень нежен и сентиментален (лечил Кассилю зубы).

В личной жизни не был груб, и его шутки носили добродушный характер. Был очень отзывчив (случай с Альмой).

Был очень злопамятен. Последние полгода перед смертью, до выставки, стал неузнаваем. Появилась апатия: «мне все страшно надоело», «свои стихи читать не буду – противно», стал еще более обидчив, мнителен, жаловался на одиночество: «девочкам нужен только на эстраде». «У Вас была женщина, которой не было бы противно взять в руки Ваши грязные носки? – счастливый человек». Был очень озлоблен на всех за выставку. Перессорился со всеми.

Последний год перед самоубийством – стал хрипнуть, говорил: «для меня потерять голос то же, что потерять голос для Шаляпина».

Была «сумасшедшая, дикая впечатлительность», был чрезвычайно чувствителен «к спичке», был очень чувствителен к похвале, мог при этом смутиться. Мог часами сидеть и отдыхать. Никогда не был похабен или циничен. Одна женщина передавала, «что М. как любовник не представлял большого интереса». Был очень влюбчив.

«Был большой ребенок» (история о том, как наврал про угощение Поля Морана[135] на деньги, которые проиграл в карты). Был очень непосредственен. В то же время был временами молчалив, бывал замкнут, уходил в себя.

Была привычка щелкать зубами.

Необычайно богатая ассоциативная деятельность «ездил за одним словом на Таганку». Работал очень тщательно. Сначала подбирал в уме, потом записывал отдельные отрывки. Почти со всеми был на «вы», что Кассиль объясняет его особенной корректностью, «джентельментством», «амикошонства» не терпел. Был необычайный вкус во всем. Был очень чувствителен к пошлости.

Телеграмма о том, чтобы исправить строфу – характеризует тщательность работы.

Был необычайно работоспособен, фактически всегда выступал, не отдыхая подряд много лет.

Бросался деньгами направо и налево и в то же время мог терпеливо ждать сдачи 15 копеек.

Был человек с необычайно большим внутренним напряжением, был всегда как бы под давлением. Всегда был как бы в мобилизованном состоянии, «мог всегда сесть работать». Всегда был углублен в себя, в свои творческие мысли. Всегда очень интересовался реальной жизнью. Принимал интересы революции к сердцу, как свои собственные, поэтому был искренно революционен в своих стихах. (Случай с тем, как заинтересовался новым трамваем). Был обеими ногами, всей ступней на земле. Космичность была свойственна первоначальному периоду его творчества, когда находился под влиянием Уитмена, а также потому, что любил гигантские масштабы. В этом отношении эпоха гармонировала с его внутренней сущностью. «Гигантизм был у него в крови».

Производил первое большое, поражающее впечатление на людей, даже незнакомых. Туловище было сравнительно более длинное, чем ноги. Сидя был огромен, вследствие этого (длинное туловище)[136].

Был свойственен взгляд несколько в сторону. «Была страшная сила взгляда». В глазах чувствовалось сильное напряжение. Очень охотно жестикулировал ртом и массивной нижней челюстью, перекатывал папиросу из одного угла рта в другой. Очень сильная складка бровей. «Шел как хозяин по земле», видел все насквозь.

Читать книги не любил, из-за отсутствия интереса. Интересовался больше всего живой жизнью, революцией. Интерес, заинтересованность вообще играли необычайно большую роль в его поведении.

Насчет попыток к самоубийству ранее Кассилю ничего не известно. Самоубийство для всех было полной неожиданностью[137].