холодной воде, но я терпел. Надеюсь, такой маневр смоет со стволов микробов, если таковые есть. Главное, не нахватать из реки новых. Ну ничего, просохнут — мы их продезинфицируем тем раствором, который нашли в рюкзаке мародера.

Я даже покачал головой. Какие-то два дня, а у меня уже восемь крестов за душой. Куда мы катимся?!

За две ходки перетаскал оружие и рюкзак. Боб радовался патронам как дитя конфеткам. Тут же протер магазины тряпкой с дезраствором и из двух полупустых рожков набил один полный. Двудулками ни он, ни я не заинтересовались, и железо отправилось в багажник всем пучком. Пригодится, не выкидывать же, правда?

Осмотрел автомат. Вроде не совсем убитый, хотя нарезы в стволе уже немного округлили края. Почистить надо, там и поглядим. Нескладной приклад, никаких обвесов. Видимо, автомат зоновской охраны. Интересно, с трупа сняли или так, из оружейки взяли? Хотя нет, не интересно вообще ни разу.

Я задумался. Как ни крути, а кучность и дальность у автомата лучше чем у моего «Поросенка», даже у такого попользованного автомата. Но патронов маловато и для него, и для «Поросенка». Тогда если придется стрелять, то у нас с Бобом получится как в том анекдоте — сперва курим твои, потом каждый свои. Мало того, если «Вепря» я пользую уже не один год и вкладываю как родного, а марка коллиматора сразу наводится на цель, то освоение незнакомого Калаша все равно потребует чуть больше времени. И все равно, автомат в хвате удобнее, чем тяжёлый «Вепрь». Зато на “Вепря”у меня в деревне есть всё для переснаряжения патронов, которые и в хорошие времена были в дефиците или за несусветную цену. А кончатся патроны — тащить с собой эту железку? Выкидывать нельзя, потому что опять же в деревне есть всё… Решено. Сперва пользуем Калаша, а «Поросенка» оставляем на потом.

Я отобрал один магазин у возмущённого Боба, но потом объяснил мотивы и он согласился.

Полюбопытствовали, что в рюкзаке. Мыльно-рыльные барахло и полотенце, которое тут же полетело в смотровую яму к барахлу от предыдущих жмуров. Бутылка водки, пара банок рыбных консервов, несколько пачек макаронов. И удача! На дне рюкзака было четыре полукилограммовые банки тушёнки и солидная кучка патронов к автомату. Я тут же вытащил из карманов куртки пятиместные магазины к «Вепрю» и засунул их в карманы брюк, поглубже. А карманы куртки набил зелёными, с ярко желтыми пулями, патронами 5,45. Вот теперь живём!

Нашли мы и неплохой смартфон. Хотел было выкинуть, но глаз зацепился за несоответствие — смартик был в синем бампере со стразами, что совершенно не вязалось с его бывшим владельцем. Разблокировав, я полистал ярлычки и открыл галерею. И завис.

Через минуту мне через плечо заглянул Боб, а ещё через минуту он выразился в том духе, что мол «оживите этих пидарасов, я хочу из убить ещё раз, и медленно». И было от чего.

Сам смартфон, видимо, сперва принадлежал молодой девчонке. Старые фотки и видео показывали бесхитростную студенческую и семейную жизнь. А потом они сменились гнусными рожами нынешних покойников. И видео, как бывшая хозяйка телефона их удовлетворяла. Не по своей воле, конечно. Ее испуганное заплаканное лицо и ржание ублюдков на видео пробудили, как мне казалось, давно и тщательно забытые воспоминания. Я почувствовал, как деревенеет лицо и кровь застучала в висках.

Так, спокойнее, спокойнее… а то хватит Кондрашка… возраст, знаете ли… я медленно выдохнул и начал изучать видео.

Новых лиц я там не увидел. Были только те фигуранты, которые теперь остывали около железнодорожной насыпи. Значит, вся гоп-компания хором полегла час назад, и пристрелить ещё кого-нибудь из них уже не получится. Жаль конечно, я бы даже немного подождал. Что стало с девчонкой, я из фотографий так и не увидел. Надеюсь, что она ещё жива.

А ещё в рюкзаке нашелся небольшой пакетик с золотыми и серебряными украшениями. На некоторых сережках ещё были видны следы крови. Боб был за то, чтобы их выбросить, я не согласился. Плеснул в пакет немного дезраствора и сунул рыжье обратно в рюкзак. Вдруг пригодится? Тут идет конец света в полный рост, и золото вполне себе ценность, в отличие от бумажек с ценностью уже чисто исторической.

Между тем день подходил к концу, стало темнеть. Нехрен сидеть, надо делом заниматься. Взяв автомат, я сходил к насыпи, оттащил и спихнул задеревеневшие трупы со склона чуть подальше. Типа, навёл порядок. В траве на склоне тела не так сильно бросались в глаза. Покрутится на месте скоротечного боя — ничего не пропустили? Попинал россыпь гильз, плюнул в замерзшую лужу крови и снова долго мыл руки в ледяной воде Иртыша. Блин, так скоро цыпки начнут появляться.

А Боб тем временем протер грязной тряпкой небольшой участок капота, потом помыл его водой и прямо тут же, на нем начал месить тесто. Я от такой наглости даже обалдел. А Боб матерился под нос и дышал на руки, потому что не месяц май, и вода чуть тёпленькая. Потом он налил в котелок ещё воды и поставил на примус. Галушки может и не получатся, а похлёбка с вареным тестом получиться должна. Ну и рыбную консерву откроем, гулять так гулять.

Я тем временем вытащил из машины черный палас и с помощью колышков и проволоки прикрепил в проёме ворот. Светомаскировка. Как бы.

— Как думаешь, ещё таких же подарочков нам не привалит? — задумчиво спросил Боб, мешая в котелке варево. — Если зона разбежалась, то может эти на разведку пошли? И следом отправятся ещё такие же?

— Не знаю. Думаю, нет. Не верю я в организованную силу из зеков. Они не бойцы, они шакалы. — я тоже думал на эту тему. — Да и во времена, когда можно нахватать заразу от любого соседа, большие толпы скорее минус, чем плюс. Так что, думаю, они наоборот свинтили от коллег. Причем второпях.

— Почему? Потому что практически без жратвы и патронов?

— Без рации. У ментов, и у ФСИН всяко есть, в разведку однозначно должны были взять. А у этих нету. И карты нет. Никакой. Да и по фоткам не видно, чтоб большая банда была. И перли как на пролом, а не втихаря.

— Может, обдолбанные? — выдал версию Боб, но тут же сам поправился. — Хотя нет, не похоже. Больно шустро залегли за насыпью. Да и меня четко спалили.

— Да и не идиоты же они в чумном городе оставаться? Слушай, — мне в голову пришла ещё мысль — а они не могли углядеть