— Мне страшно, — признаюсь, не смея поднимать глаз. Так легче сказать правду.

— Ну-ну, — миссис Фредкин похлопывает меня по спине, — всё наладится. Тем более, ты не одна. Отправляйся-ка спать, Эренифация. С утра многое кажется проще.

— А ты? — спрашиваю, не желая оставаться в пустом доме одна.

— А я останусь сегодня с тобой, — молниеносно разгадывает мою невольную дрожь домоправительница. — Ночь — прекрасное время печь пироги в дорогу.

Она разжимает объятья, и я смотрю, как она споро двигается, как моет руки, повязывает фартук вокруг талии. На душе становится спокойно, а сон приходит, когда по дому разливается одуряющий запах непревзойдённой Гердиной выпечки.

* * *

Утро нашего отъезда выдалось необычайно солнечным. Я проснулась с первыми лучами солнца. Не знаю, спала ли Герда, но выглядела домоправительница как и обычно: румяная, свежая, безупречная.

Я со страхом смотрела на короб, в который она любовно уложила выпечку. Там хватит на небольшую армию, но спорить с ней всё равно бесполезно, лучше благоразумно промолчать.

Бедному Грею пришлось выдержать ещё одну атаку своей беспокойной мамаши: сын миссис Фредкин безропотно приехал и молча погрузил короб с плюшками, мой саквояж с инструментами (вчера я не решилась доверить его чужим людям) и ещё пару картонок, которые Герда всё же захотела взять с собой.

— Бит, — позвала я радужного кролика, пока воинственная домоправительница в очередной раз наставляла своего старшего отпрыска. — Знаю, тебе это не понравится, но вот…

Я беспомощно потрясла лёгкой изящной клеткой. Я сделала её специально, как только зверёк поселился возле входа в наш дом, но тогда Бит не оценил моих стараний: предпочёл прятаться в зарослях бело-голубых кустиков, что пышно росли в вазонах.

Сегодня он дёрнул круглыми ушами и с готовностью запрыгнул в клетку — только пушистый хвост с кисточкой на конце мелькнул. Надо же!

— Можешь же, когда захочешь, — обрадовалась я, что проблема решилась так быстро и бескровно: мне казалось, что придётся попотеть. — А еду придётся подождать, извини. Горшок с землёй вчера отправили в порт.

— Небольшой запас можно взять с собой.

Я вздрогнула. Не ожидала услышать этот голос здесь и сейчас, ранним утром.

— Что вы здесь делаете, мистер Тидэй? Стоило ли приходить, если вы живёте, считай, прямо в порту?

— Стоило, Рени. Хотя бы потому, что ты не знаешь, как попросить мимеи о милости.

Он смотрел мне прямо в глаза и улыбался. Почти незаметно — в глазах свет и в уголках губ чётче проступают ямочки.

— Мимеи?.. О милости?.. — умел этот загадочный мужчина вводить в ступор.

— Подойди сюда, Рени, — в его голосе столько властного приказа, что я машинально делаю шаг вперёд. Не сопротивляюсь. Не возмущаюсь. Иду, как овца на заклание. В груди растекается жидкий огонь. — Протяни руки.

Касаюсь пальцами бело-голубого кустика. Он тянется ко мне, словно кивает старой знакомой. Мне даже кажется, что я слышу тонкий звон. Как будто где-то очень- очень далеко колокольчик звякнул.

Неожиданно ветки и завитушки обвивают мои запястья, нагло лезут в лицо. Я слышу отчётливые щелчки — и на глазах начинают набухать, распрямляя лепестки, бутоны. А затем появляются цветы. Я вскрикиваю.

— Ты необыкновенная, Рени, — проникновенно говорит Гесс, и я чувствую, как по телу проходит дрожь от его глубокого низкого голоса, от того восхищения, что обволакивает меня, как вторая кожа. — Мимеи цветут очень редко, практически никогда при людях.

Лианы ползут по мне, как скалолазы. Путаются в складках одежды, вплетаются в волосы. Но мне не страшно, весело отчего-то. В клетке довольно подтявкивает Бит, подвывает с хрипотцой, сев на пушистую толстую задницу и сложив передние лапки на груди. Цветки на глазах превращаются в плотные кожистые коробочки, что, лопаясь, обвешивают меня радужными бусинами. Это семена, похожие на драгоценные камни.

— Никогда не видела ничего подобного! — смеюсь, поворачивая ладони то в одну сторону, то в другую. Кустик начинает сбрасывать ветви, и я пытаюсь их поймать, видя, как волнуется мой радужный кролик.

— Я тоже, — тихо говорит Гесс и смотрит на меня очень странным взглядом. — Я помогу.

Он забирает из моих рук сочные побеги и складывает их в клетку. Вскоре там становится тесно, но Бит балдеет, зарывшись в любимую еду. Затем Гесс помогает мне собрать семена. Подозреваю, что мы плохо справились с этой задачей, но я решаю подумать об этом потом: нам пора уходить.

Бросаю последний взгляд на осиротевший дом.

Эренифация, деточка! — настойчиво зовёт меня теперь бывшая домоправительница. — Пора в путь!

И мы уходим. Я не нахожу сил обернуться, хотя мне очень хочется сделать это. Впереди гордо шествует Герда, ступает величественно, как богиня. Ей очень идёт немного старомодное платье цвета лаванды. На голове у неё кокетливая шляпка, на сгибе локтя — необъятный ридикюль, в который, я подозреваю, влезло ещё полцарства нужно-ненужных вещей, а в правой руке — трость зонта.

Сзади идём мы. Мистер Гесс Тидэй несёт клетку с Битом, а рядом семеню я, деликатно прикасаясь пальцами к крепкому предплечью мужчины. Он предложил мне взять его под руку, и я не посмела отказаться.

Я понимаю: мы смотримся, мягко говоря, странно. Прохожие оборачиваются, но впервые я не сгораю со стыда от пристального внимания. Мне почему-то всё равно, что скажут за моей спиной. Абсолютное и полное равнодушие.

— Рени! — доносится до меня взволнованно-встревоженный голос, когда мы поворачиваем на главную улицу. Я оборачиваюсь. Эдди Монтифер. Я совершенно забыла о нём. Он смотрит на меня и хмурит брови. Рот сурово сжат. Может, впервые я вижу его без дурацкой ухмылки, а вечно весёлые глаза сейчас слишком серьёзны, словно это и не мой старый друг детства.

— Эдди, — я останавливаюсь, но мистер Гесс не даёт мне освободиться — прижимает руку намертво к себе. — Я уезжаю, Эдди. Пожелай мне удачи!

— Куда уезжаешь? Зачем? Что случилось, Рени? — он слишком взволнован и задаёт много вопросов. — С этим проходимцем, Рени?

Кажется, ему в голову даже сквозь фуражку напекло.

— Мистер Гесс Тидэй — вполне приличный молодой человек, — неожиданно делает выпад неизвестно откуда вынырнувшая Герда, — и не выдумывайте ничего лишнего, Эдди Монтифер! Рени под надёжной охраной!

Она выпячивает грудь вперёд, и всем становится ясно, кто охраняет мою честь.

— А твой отец знает? — задаёт Эдди неудобный вопрос, и я согласно качаю головой, но глаза выдают меня: Эдди не дурак, а мы так давно знакомы. Он понимает меня, как никто другой. Последнее, что вижу я, — его твёрдый, как изумруд, взгляд, которым можно лягушек препарировать.

На борту «Марселлы» нас уже ждёт Орландо.

— Теперь все в сборе, — говорит он просто и отдаёт команду отчаливать. Я стою у борта плавучей посудины, которая по хорошему счёту не тянет ни на красивый корабль, ни на грузовую баржу. Нечто среднее, не очень утончённое и не очень практичное. У «Марселлы» есть паруса и есть механическое сердце: я слышу его биение по дрожи под ногами. Не знаю, хорошо это или плохо: я никогда не плавала морем.