— Начнём с того, что ваша супруга ничего не знала, — ответил он.

И я почему-то поверил, хотя, по сути, безучастность Гали в такой афере казалась просто нереальной. Неужели он бы стал проворачивать подобное бесплатно, рискуя своим пригретым местечком?!

— Не знаю, что из моего рассказа, который последует дальше, известно вам, но расскажу подробно. Ваша жена на осмотре попросила меня молчать о том, что у неё были роды раньше… Она хорошо заплатила и умоляла ничего не сообщать вам. Рассказала о том, что ребёнок родился инвалидом, и о своей связи с наркотиками в прошлом. В общем, она хотела узнать — может ли теперь давать свою яйцеклетку для оплодотворения и надеяться на рождение нормального ребёнка у суррогатной матери. Теоретически такое возможно. Бывшие наркоманы порой уже через несколько месяцев после полного отказа от наркотиков беременеют и рожают здоровых детей… Я согласился молчать и провести оплодотворение, но до того, как вы определились с суррогатной матерью, я думал… Прикидывал всё… Взвешивал… Не хотелось брать на себя такую ношу, ведь даже у полностью здоровых родителей, ведущих активный образ жизни, нередко рождаются дети с отклонениями. У наркоманов, пусть и бывших, этот шанс существенно возрастает. Я решился пойти на этот грех, надеясь, что никто не узнает… Именно по этой причине постарался разлучить вас с Ольгой после родов, чтобы ничего не выяснилось. Я провёл инсеминацию вместо искусственного оплодотворения готовым эмбрионом. Ни Ольга, ни ваша жена, никто из них ничего не знал и не имел к этому никакого отношения.

Доктор встал, сцепил руки в замок за спиной и подошёл к окну. Он уставился куда-то вдаль и тяжело выдохнул.

— Вы вправе сделать что угодно. Когда я принимал деньги от вашей жены за молчание, я понимал, что взятки до добра не доводят, но не смог устоять перед соблазном… А потом, когда делал инсеминацию, надеялся, что Бог простит, и никто не узнает правды. Если бы вы только соблюдали условия договора и не сближались так сильно с суррогатной матерью… Всё бы получилось.

Я больше ничего не хотел слушать. Бог рассудит, а я Богом не был, не претендовал даже на его место. Я не святой: сам частенько совершаю ошибки.

— Спасибо за правду, — произнёс я и встал на ноги, направляясь к двери.

— И это всё? Вы не станете хватать меня за грудки и угрожать тем, что засудите? Или решили молча пойти в суд? — с губ мужчины сорвался истерический смешок.

— Я не собираюсь идти в суд. Пусть с вами разбирается Бог, прощения у которого вы просили, когда делали инсеминацию. Всего доброго.

Я вышел, потихоньку закрыв за собой дверь. Можно было бы засудить их, лишить всех лицензии, но, так или иначе, поступок врача в настоящем сыграл в мою пользу.

На душе резко полегчало. Я даже улыбнулся недоумевающей Елене и пожелал хорошего дня, покидая клинику.

Теперь у меня не оставалось сомнений в том, что Оля ничего не знает, и я захотел сделать ей подарок… Но для начала мне важно было услышать от неё те самые, заветные, слова… И сказать ей их, покрывая поцелуями её руки и губы.

* * *

Максим попросил меня лечь спать пораньше и хорошенько отдохнуть. Его мама вызвалась посидеть с Васей, а у меня просто не нашлось сил для того, чтобы спорить. Куча эмоций смешалась внутри, превратившись в нечто непонятное и уничтожающее. Я не стала говорить, что не устала и справлюсь: я просто ушла.

В голове в этот момент появились разные мысли. Одна из них кричала о том, что от меня желают избавиться, но я не могла в это поверить. Зачем им было звать меня сюда? Или Максим только узнал о том, что я родная мама Васёны, и потому решил откупиться и отправить подальше?!

Утром Максима дома уже не оказалось, зато его мама с радостью согласилась уйти в свою комнату, чтобы отдохнуть, а я осталась наедине со своей малышкой. Я принялась разговаривать с ней и говорить, что теперь точно никому не отдам, а она болтала ручками и ножками, словно пыталась поддержать меня.

— Ты моя девочка! Моё родное солнышко! Никому тебя не отдам! — говорила я, покачивая её на руках.

Максим вернулся после обеда. Я как раз приготовила жареную картошку. Мы все уже успели покушать, и я убирала тарелки, когда он вошёл и протянул мне цветы. Вот зачем он это делал? Хотел предложить мне решить вопрос мирным путём? Собирался ли он рассказать, что я настоящая мать Васи? Планировал ли признаться, что меня не спросили и провели процедуру, которая сделала меня её матерью, не Галю?! Столько вопросов пыталось сорваться с языка, крутясь на его кончике…

Я смотрела на Максима и не решалась заговорить первой.

— Оль…

— Будешь обедать? — перебила его я дрожащим голосом.

Руки тряслись. Голова шла кругом. Столько всего скопилось, заставляя бояться, что эта снежная лавина снесёт всё хорошее, что было между нами.

— Нет. Не сейчас. Мы должны поговорить.

Я взяла цветы. Красивые. Белые хризантемы. Радовало, что не жёлтые, потому что этот цвет ассоциировался у меня, как, наверное, и у многих, с цветом разлуки.

— Ты прав. Мы должны поговорить, — ответила я, поставила цветы в вазу, налила в неё воды и оставила на столе.

Я присела на стул, а Максим на корточки рядом со мной и взял за руки, заставляя дрожать ещё сильнее. На глаза навернулись слёзы. Его попытки сблизиться казались таким настоящими… Если бы не тот договор дарения и письмо, которые я вчера увидела, я бы сейчас растаяла, а так приходилось держать руку на пульсе, не теряя контроль над ситуацией.

— Я всё знаю! — первой не выдержала я и всхлипнула, продолжая смотреть на Максима.

— О чём ты? — переспросил он сдавленным и одновременно удивлённым голосом.

— Ты хочешь избавиться от меня, потому что я биологическая мать Василисы. Я права? Скажи, что нет, потому что иначе ты разобьёшь моё сердце!

Максим сильнее сжал мои руки, а в его взгляде появилось нечто демоническое. Он рвано выдохнул, продолжая глядеть на меня. Его зрачки резко расширились, выдавая гнев, вот только непонятно, на кого Максим больше сердился — на меня или на себя.

— Откуда ты узнала? — сдержанным тоном спросил он.

— Прочла вчера в твоём кабинете, на компьютере. Всё случилось совершенно случайно… Сначала досье, а потом ревность… — начала оправдываться я.

— Погоди! Какое досье? Какая ревность? — спросил Максим и нахмурился. Брови на его лице забавно изогнулись домиками.

Я рассказала по порядку, как вчера узнала всё, и просила прощения за то, что сунула нос туда, куда не следовало. Мне так сильно хотелось услышать, что я всё выдумала, что на деле не было ничего подобного, и от меня никто не пытался избавиться, даже мысли себе подобной не допускал…

— Ну раз уж ты знаешь, что Василиса твоя биологическая дочь, то сюрприз сделать не получится. Я был в клинике… Врач сказал, что побоялся проводить оплодотворение Галиной яйцеклетки… И сделал инсеминацию, не спрашивая ни у кого разрешения. Я узнал о вашем родстве только вчера, а вот сегодня это. И раз уж тебе всё теперь известно, ты вольна поступать как угодно… Ты имеешь право забрать ребёнка через суд и получить немаленькую моральную компенсацию, — Максим с трудом выдавливал из себя эти слова, и мне хотелось остановить его, сказать, что если я нужна ему, то мы станем семьёй, но желание дослушать его оказалось сильнее. — Я буду содержать вас полностью. Дочь будет получать всё самое лучшее. Однако сначала я задам тебе вопрос, который не даёт мне покоя долгое время. — Сердце начало с силой ударяться о рёбра: — Ты любишь меня, Ляля?