Отношение Римского престола к этому вопросу составляет трудно разрешимую загадку. Не может быть сомнения, что в Риме хорошо была известна практика, принятая Паннонским архиепископом, и что на эту особенность обращали внимание папы, как вообще лица немецкого духовенства, частию остававшиеся в его епархии, так и те епископы, которые в свое время судили Мефодия и подвергли его заключению. Ввиду этого большинство католических исследователей вопроса, чтобы спасти положение, отрицает подлинность письма папы Адриана II, в котором ясно дается разрешение совершать богослужение на славянском, и заподозривает точность известий, заключающихся в житьи Кирилла. Но этим далеко не устраняются ожидающие нас трудности. Не говоря о прочем, категорическое запрещение славянского языка в 879 г. взято будет назад тем же папой в следующем году. Кроме того, в приведенном выше письме к Мефодию находится ссылка на сделанное уже ранее запрещение в этом смысле через легата Павла Анконского. Хотя этот легат в том же году справлял миссию на Восток и вел в Константинополе важные переговоры, но нельзя никоим образом думать, что папа имеет в виду эту новую миссию епископа Павла: конечно, нет, напротив, делается намек на 873 г., т. е. на время, когда Мефодий был восстановлен в своем епископском праве после насильственного его заключения в темнице. Если же действительно последовало запрещение еще в 873 г., то трудно понять основания, по которым оно могло быть допускаемо в области, на которую Римский престол смотрел как на подчиненную.

Возвращаясь к письму папы, мы должны сказать, что архиепископ Мефодий, нимало не медля, предпринял путешествие в Рим в сопровождении доверенного лица князя Святополка, по имени Семисисны. В конце 879 г. он явился в Рим, где должен был представить объяснения по поводу предъявленных к нему обвинений, но, к сожалению, нам нужно ограничиться лишь деловыми актами, и притом между ними недостает иногда самых важных, другие же подвергаются спору или признаются подложными. Независимо от состояния источников, которые при всей их скудости все же дают основания для главных выводов, необходимо здесь считаться с особенностями характера папы Иоанна VIII. Нельзя не удивляться широким дипломатическим способностям этого церковного князя, которому пришлось играть выдающуюся политическую роль. Он умел с большим искусством выпутываться из всяких затруднений, но вместе с тем для этого он пользовался всякими средствами. Весьма легко он шел на всякие союзы, если они были полезны в данное время, но с большим хладнокровием и нарушал их. Из страха перед сарацинами и в надежде возвратить утраченную Болгарию он охотно вошел в соглашение с Византией и без особенной борьбы признал патриархом отлученного и осужденного Фотия и почтил его похвалой. Теснимый, с одной стороны, в Италии местными герцогами и нападениями сарацин и утративший, с другой стороны, надежду на слабых Каролингов, Иоанн VIII не раз обращал заискивающий взор на Восток и готов был поступиться ради союза с Восточной империей некоторыми существенными интересами Западной империи. В продолжение своей десятилетней церковной деятельности он не раз круто менял политику, переходя от немецких Каролингов к французским и наоборот. В 879 г. положение папы было из самых затруднительных. Если в интересах немецких Каролингов он готов был наложить руку на особенности греческого обряда в Паннонии и Моравии, то в интересах церковной области и для защиты римских владений ему выгодней было считаться с влиянием в Южной Италии царя Василия (19). Папа оказался весьма сговорчивым и уступчивым, когда Мефодий представил ему необходимые объяснения. В Риме не заметили ничего подозрительного в деятельности Мефодия и не нашли разницы между его вероучением и догматикой западных богословов. Следствием переговоров Мефодия с папой было новое разрешение славянского языка в совершении литургии и признание правоверности его.

От 880 г., когда Мефодий возвратился из Рима, сохранилось письмо к князю Святополку, в котором папа выражает свой взгляд на поднятый вопрос и вместе с тем делает новые распоряжения насчет администрации Паннонской Церкви. В этом письме встречаются такие подробности, которые трудно согласовать с позднейшими актами, касающимися кирилло-мефодиевского вопроса, поэтому большинство западных исследователей считает этот документ подложным (20). Приводим в главных частях содержание этого документа. Похвалив Святополка за приверженность к св. престолу, засвидетельствованную Мефодием, и поощрив его на будущее время оставаться преданным и верным сыном Римской Церкви, папа уведомляет его о деле архиепископа Мефодия.

«Достопочтенного архиепископа вашего мы спрашивали в присутствии братьев наших епископов, так ли он исповедует Символ веры и читает его во время литургии, как это принято св. Римской Церковью, установлено сев. отцами на 6 Вселенских Соборах по евангельскому Христову авторитету. Он публично заявил, что верует и читает сообразно с апостольским и евангельским учением, как приняла св. Римская Церковь и как заповедано отцами. Поэтому мы, находя его правоверным во всех церковных доктринах и полезным для Церкви, снова отправили его к вам для управления вверенною ему Церковью. Вы же примите его как своего пастыря с честию и уважением и радостию, ибо мы утвердили за ним привилегию архиепископата и навсегда оставили ее неприкосновенною… дабы он по каноническим правилам имел непосредственное попечение о всех церковных делах и устроил их как бы пред очами Божиими. Пресвитера Викинга, присланного тобою, мы посвятили в епископа Нитрянской Церкви и повелеваем ему во всем повиноваться своему епископу поучению канонов; желаем, чтобы ты по согласию с архиепископом прислал к нам и еще способного пресвитера или диакона, чтобы мы посвятили его в епископы другой Церкви. С этими двумя нами рукоположенными епископами ваш архиепископ, по апостольскому преданию, может затем рукополагать епископов в другие места, где могут и должны быть епископы».

Указав далее, что весь духовный чин княжества Моравии, будут ли то славяне или иноземцы, обязан подчинением архиепископу Мефодию и что непокорные и непослушные подвергаются отлучению от Церкви и даже изгнанию из пределов княжества, письмо папы, наконец, выражает заключение Римского престола по поводу славянского языка.

«Мы одобряем славянские письмена, изобретенные Константином Философом, на которых правильно воздаются хвалы Богу, и разрешаем повествовать и изъяснять на этом языке чудесные деяния Господа нашего И. Христа, ибо не на трех только, но на всех языках писание повелевает воздавать хвалу Богу. И нисколько не противно истинной вере и правому учению петь обедни на том же славянском языке или читать Евангелие или чтение из Ветхого и Нового Завета в хорошем переводе и вообще отправлять обычные дневные службы, ибо тот, кто создал три языка — еврейский, греческий и латинский, — создал и все прочие языки в честь свою и славу. Впрочем, повелеваем во всех церквах земли твоей ради вящей торжественности читать св. Евангелие сначала на латинском, потом уже в славянском переводе для тех, кто не в состоянии понимать латинского текста, как это и делается уже в некоторых церквах. Если же тебе и твоим вельможам предпочтительней слушать литургию на латинском языке, то мы даем это разрешение».

Приведенный акт составляет один из важнейших моментов в суждении о деятельности Мефодия. Для непредубежденного читателя легко видеть, что это письмо вообще внушено чувствами расположения к архиепископу Мефодию. Уж если кто мог бы подделать этот акт, так тот, cui prodest, т. е. в чью пользу он составлен. Но письмо сохранилось только на латинском языке, в славянских материалах для жизни свв. братьев, где бы так важно было его использовать, его нет. Следует при этом заметить, что одна черта в нем, именно посвящение Викинга, сделанное едва ли с ведома Мефодия и во всяком случае далеко не в интересах мира и согласия в архиепископии, никоим образом не могла быть внесена славянским фальсификатором. Устраняя сомнения в подлинности приведенного письма, мы должны, однако, обратить внимание на некоторые черты, обличающие в нем значительную неискренность и двоедушие. Ясное дело, что против Мефодия было выставлено крупное обвинение в догматическом смысле. Об этом говорится в письме папы, это же было причиной раздора епископа Мефодия с немецким духовенством в 869–870 гг., окончившегося заключением его под стражу. Догматический вопрос — это учение о происхождении Св. Духа и от Сына (Filioque). В первый раз он начинает заявлять о себе в сношениях между Восточной и Западной Церковью в деле Фотия, который выдвинул это догматическое обвинение против латинской Церкви в своей энциклике и вместе с тем заявил, что проповедники, посланные папой Николаем I в Болгарию, читали уже Символ веры с прибавкой. Не входя здесь в подробности постепенного возникновения этого учения в Церкви, мы не можем, однако, не остановиться на той стороне вопроса, которая касается непосредственно св. Мефодия. Уже не один раз поднимался в Риме голос, что Мефодий не правоверен, и каждый раз обвиняемый представлял объяснения, которые удовлетворяли Римский престол. В настоящем случае Мефодий подвергался допросу на суде римских епископов, но сделанные им при этом показания и объяснения привели к заключению, что обвинения против него не были справедливы. Как объяснять этот вопрос в применении к Мефодию, получившему посвящение от папы и действовавшему не в области Константинопольского патриархата, — напротив, как будто совсем забытого в Константинополе? Едва ли можно в данном случае отправляться из весьма мало обоснованного мнения о принадлежности свв. братьев к одной из политических партий (21), враждовавших тогда в Константинополе, фотианцев и игнатианцев. В своей архипастырской деятельности Мефодий ничем не мог выразить своих политических симпатий, имевших практическое применение в патриархате, а не в Риме или Велеграде. Итак, принимая во внимание условия, в которых воспитался Мефодий, нельзя ни минуты сомневаться, что он исповедовал Символ веры без прибавки, что в этом заключалась главная причина козней и наговоров на него князю Свято-полку и что на этом главным образом опирались доносы на него в Рим. По отношению к принятой папой роли в деле Паннонского архиепископа следует принять в соображение, что решение прямо поставленного вопроса о догматическом исповедании, которого держался Мефодий, допускало возможность именно так отнестись к нему, как отнеслись в Риме в 880 г.