будто бы с самой собой – она сразу замолкала. Иногда странно смотрела, когда они шли по улице: будто видит что-то, что Костя не замечает.

Еще у бабы Вари был огромный черный кот по кличке Бармалей. Он почти не появлялся в доме, а вечно шлялся по деревне и окрестностям по своим делам. Бабушка разговаривала с ним как с обычным человеком, и казалось, он все понимал. Ночью его глаза ярко горели зеленым и один раз жутко испугали засыпавшего Костю.

В сарае у Вари хранилось огромное количество разных травок, склянок и корешков, как-то он порезался, а она приложила к его руке пару листочков, что-то прошептала – и наутро на месте ранки не было и следа. В другой раз Костя не пойми где сильно простыл и лежал с жаром. Обессиленный, он, кажется, видел, как бабушка махала на кого-то в комнате и повторяла: «Уйди, уйди, Кашлея». Наутро он спросил ее об этом, но бабушка сказала, что ему, должно быть, приснилось и почему-то напомнила, что в лес ходить нельзя.

В деревне ее тоже уважали и побаивались. Взрослые почтительно кивали и обходили стороной, встречаясь на улице. Большинство детей ее боялись, а с ним знаться не хотели. Соседский Витька, один из немногих, с кем Костя дружил в деревне, по секрету рассказал ему, что его бабка – ведьма. Костя хотел спросить у бабушки, так ли это, но потом передумал. Спросил отца, вернувшись в Москву осенью, тот нахмурился и запретил ему спрашивать об этом у бабушки, объяснил, что та обидится. А на следующее лето бабушка Варя умерла. Спросить возможности так и не представилось.

Бабушка действительно была непроста. Но об этом он узнал сильно позже, когда стал видеть.

* * *

Баранину завтра купит на Дорогомиловском рынке. Дорого, но стоит того. Там у дагестанцев завоз хорошей вчера был, надо торопиться, пока не разобрали. А вот как ее есть, надо выбрать. Можно сырой по старинке. Можно по-человечески. Если по-человечески, то это жарить, тушить, запекать или на мангале. Больше всего нравится на мангале, но про маринад надо решить, еще одно человеческое изобретение.

Он взял очередную кружку и принялся натирать ее с мылом под струями воды. Старался держать крепко, чтоб стекло не выскальзывало из лап, и немного отводил кончики когтей в стороны – чтобы не оцарапать. Еще сто лет назад его предки в изумлении спросили бы его, что он делает и не сошел ли с ума. Быть барменом, набивать татуировки, натирать кружки. Но существование в городе, что в этом тысячелетии назывался Москвой, подписание Пакта наложило на многих отпечаток – они стали очеловечиваться. Завели бары, мыли кружки, носили человеческую одежду, слушали музыку людей. Про «проклятый старый дом» душевно, конечно…

Люди вообще не такие плохие и бесполезные, у них есть чему поучиться. Например, баранину можно на кефире сделать. А можно на маринаде, тогда надо будет еще томатов взять, пряности, вино, лук. Потом мясо порезать и закинуть в маринад на пару часов. Потом жарить, можно даже с овощами для пикантности, овощи-то есть необязательно. Казимир провел длинным языком по кончикам клыков от удовольствия, почувствовал, как живот наполняется соками в предвкушении трапезы.

На барной стойке появилась мохнатая лапа.

– Казими-и-ир! – постучала лапа кружкой о дерево, требуя долива.

Он отвлекся от мытья посуды и размышлений о смене нравов и баранине, поднял голову и уставился в зал. Поздно, бар почти пустой, его смена скоро закончится. Перед стойкой маячил мохнатый, уже пошатывающийся Гарольд, нетерпеливо теребящий кружку, за ним виднелся столик с тремя оставшимися посетителями, которых Казимир видел в первый раз.

Гарольд опять постучал о стойку кружкой. Вот ведь бездонная мохнатая утроба! По бочке за вечер выпивает.

– Тебе не хватит? Иди проветрись.

Мохнатый недовольно заурчал. Казимир клацнул зубами и плеснул ему еще «Волковского».

Забавно, что хмель действовал одинаково что на людей, что на многих обитателей его тайного города. Гарольд опрокинул кружку, рыгнул и покинул заведение: точно сегодня заблюет стены и пометит с десяток углов по дороге к своей берлоге. Троица за столиком тоже уже была навеселе и оживленно обсуждала извечные вопросы. До стола было далеко, громко играла музыка, но у Казимира был отличный слух, судя по всему, они придерживались либеральных позиций.

– Пакт! А кто вообще придумал и подписал этот Пакт?

– Тише ты.

– Чего ты меня затыкаешь? Уже больше двух столетий мы живем под ограничениями этого Пакта. Зачем? Почему? Почему я не могу покидать территорию страны? Страна, что это вообще? Людское понятие, для нас нет никаких границ!

– И что ты предлагаешь? – вмешался третий.

– Пакт надо пересматривать. Хочу свободно передвигаться по миру. В Париж хочу. В Берлин хочу. Новых запахов, вкусов, впечатлений! Достала зима вечная.

– Размечтался… Ну езжай давай. Министерство тебя поймает.

– А вот и нет. Скоро все поменяется. Запомни мои слова, скоро все поменяется и тебе придется…

На этих словах просивший говорить тише резко заткнул говорившего, прикрыв ему рот ладонью. Оба пристально посмотрели друг другу в глаза, а потом резко обернулись к барной стойке. Казимир сделал вид, что увлеченно натирает кружку.

* * *

Столица покрылась серой грязью, невыспавшимися кашляющими людьми в черных пуховиках, ледяной коростой, ломающей старухам шейку бедра, кашей от реагентов, долетающей до окон второго этажа у загруженных дорог, унынием и дорогими новогодними украшениями, которые простоят до марта. Зима пришла. Он с тоской смотрел на улицу сквозь тюль.

– Вот такой информацией мы располагаем, – улыбнулась посетительница, записавшаяся на встречу под предлогом обсудить проблемы малого бизнеса.

Евгений Петрович отдаленно начал понимать, от кого она, и улыбка эта была страшнее компромата, который ему только что показали.

– Вы когда-то сталкивались с моим… м-м-м… коллегой, помните? Москва, октябрь тысяча девятьсот девяносто третьего. Увидели, так скажем, наши ресурсы и возможности, – она снова широко улыбнулась и замолчала, разглядывая хозяина кабинета холодно-голубыми глазами.

С коллегами из других интересных служб и ведомств он сталкивался не раз, и знал, чего от них ждать, но кто это такие и что им нужно, он терялся в догадках. Тот эпизод осеннего московского противостояния он давно похоронил в глубинах памяти и предпочитал о нем не вспоминать. Но, видимо, от прошлого не уйдешь.

– Послушайте, Анна, – он не выдержал паузу и бросил взгляд на простенькую визитку, – Ивановна, – ФИО точно ненастоящие. Как и «Институт изучения прикладных гуманитарных технологий» без сайта и телефона, на который ничего не нарыли референт и служба безопасности. – И что же вы от меня хотите?