«Опять – на пулемёты», – с тоской подумал Воронцов, но, как всегда с ним происходило в последнее время, через минуту он уже с равнодушием думал о своей участи, а все его действия подчинялись строгим и непреложным правилам необходимости. Он сразу начал соображать, кого лучше взять с собой. Но может случиться и такое, то те, кого он сейчас назовёт, попросту откажутся выполнять приказ. Такой же невыполнимый, как и все приказы, которые отдавались в последние дни. Или просто испугаются умирать первыми. И тогда ничего не получится.

– Дядя Фрол и ты, Нелюбин, остаётесь с ранеными. Нелюбин – старший. Приказ генерала слышали все. Поэтому за каждого раненого отвечаете головой. Остальные – за мной.

Возле него быстро собрались Турчин, Кудряшов, Иванок, Дорофеев и ещё трое. Все, кто прорывался через насыпь. Все, кто остался жив.

– Проверить оружие. Дорофеев, раздай последние гранаты.

Воронцов обошёл свой отряд и махнул автоматом:

– За мой.

Вскоре их догнал всё тот же капитан без шапки. С ним бежали бойцы, человек шесть-семь, с винтовками и ручным пулемётом, и лейтенант, которого Воронцов запомнил по прорыву через большак. Там, за насыпью, они вместе бежали к лесу, прямо на пулемёт. И вместе добежали и навалились на пулемётчиков и стрелков прикрытия.

– Быстро, быстро, ребята! – поторапливал он.

Ответом ему был кашель и надсадное дыхание полутора десятков глоток.

А мины между тем ложились всё точнее. Рассвет размывал сумерки, и в стороне деревни уже хорошо виднелись тёмный извив унавоженной за зиму дороги, изгородь в две жерди, которой была обнесена околица, ракиты, овраг, внизу бани. Обычная деревня. Чем-то похожая и на Прудки, и на его родное Подлесное. Один пулемёт вёл огонь из оврага. Оттуда, из зарослей ивняка, выхлёстывало нескончаемую очередь, которая упиралась в опушку березняка, где залегла голова колонны. Второй был установлен на другом конце улицы, за углом крайнего дома, и тоже бил длинными, торопливыми очередями.

Колонну уже разворачивали правее, видимо, решая обойти деревню полем, по снегу и грязным проталинам. Но вскоре вернулся раненый разведчик и доложил, что правее, в километре, не больше, как раз по курсу их предполагаемого движения, на пушке леса отрыты окопы и установлены пулемёты, три или даже больше, что там не пройти, что всё похоже на засаду: от деревни их отбивают – туда, на заслон, на пулемёты.

– Товарищ генерал, что будем делать? – спросил командарма капитан, командовавший группой автоматчиков.

– Где ваша шапка, Митягин? – спросил его командарм спокойным голосом.

– Где-то потерял.

Все, стоявшие в ту минуту вокруг командарма, знали, что это плохая примета, но никто не проронил ни слова.

– Наденьте каску, – тем же спокойным тоном сказал командарм. – Будем атаковать деревню. Готовьте людей к атаке.

Командарм обвёл взглядом командиров боевых групп и увидел знакомого бойца в курсантской шинели.

– Вы из партизанского отряда?

– Так точно, – ответил Воронцов.

– Хорошо знаете здешние места?

– Знаем.

– Сможете вывести обозы?

Воронцов молчал.

– Ну, что молчите?

– Мы ходили тропами. Небольшую группу вывести сможем.

– Куда? Через фронт?

– Нет. На юг, к партизанам. Мы ходили туда. Там наша база.

– Вы знакомы с майором Жабо? – неожиданно спросил Ефремов.

– Да, встречались несколько раз. Я со своим взводом выполнял его приказы.

– Хорошо. Идите. И после боя разыщите меня. Вы мне, возможно, понадобитесь.

– Слушаюсь.

Снова под ногами оглушительно хрустел снег и в лицо, на бегу, плескало бурой холодной грязью. Наспех сформированные ударные группы начали охват деревни.

Воронцову с его партизанами капитан приказал наступать в середине цепи.

– Это ж нам… – как всегда, коротко и точно оценил обстоятельства Кудряшов.

Их уже развели на исходные. Ждали начала атаки. Смотрели, как лупят пулемёты, и с тоскою думали о том, что сейчас надо лезть прямо под их огонь.

– Курсант, – сказал Турчин, – давай так: вперёд пойдут трое, а остальные потихоньку будут продвигаться следом. Но троим надо выдвигаться немедленно, до общей атаки. Иначе ляжем тут все.

– А что! Верно! Какой с нас спрос? Партизаны… – дрожа напряжённым кадыком, с надеждой смотрел на Воронцова Кудряшов.

– Кто пойдёт со мной? Есть добровольцы? – И Воронцов привстал на колене, оглянулся на свой отряд. – Давайте, ребята, решайте поживей.

– А, тут везде одна судьба! – выругался Кудряшов, перевалился на спину и начал обшаривать свои подсумки. – Я, Сашка, с тобой. Не первый раз, даст Бог, и не последний.

– Я тоже иду, – поднял руку Турчин.

Ну вот, всё произошло так, как он и хотел.

Воронцов ещё раз оглянулся на своё притихшее воинство. Все молча и, как ему показалось, с благодарностью смотрели на него. Никто не отводил взгляда. «Что они, – подумал Воронцов, – прощаются со мной, что ли?» Кудряшов, лёжа на спине и глядя прямо перед собой, в небо, крестился и что-то шептал.

– Дорофеев, – сказал он лейтенанту, – группу поведёшь ты. Точно по нашему следу. Интервал – сорок шагов. Подбирать раненых – тоже твоя задача. Иванок, а ты особо не лезь вперёд батьки. Понял? Слушайся, малой, Дорофеева. Дорофеев, постарайся прикрыть нас огнём. Патронов не жалей. Доберёмся до немцев, пополним из их запасов.

Воронцов поднял руку, махнул. Побежали. Короткими перебежками. Десять-двенадцать шагов и – носом в мокрый снег. А лучше – на проталину. Пусть и в воду, в грязь. Но на протаявшей полосе, за бугорком, за муравьищем, не так видно со стороны деревни, а главное, из оврага, откуда стрелял МГ, и куда бежали теперь они с задачей подавить обойти его и уничтожить.

Бежали гуськом. Воронцов впереди. Потом Турчин. Замыкал Кудряшов. Бежали молча. Трассер из оврага уходил правее. Там, на опушке, происходило какое-то движение, и пулемётчик был отвлечён именно этим людским скоплением. Но, когда до ракит в овраге осталось шагов семьдесят, и Воронцов уже переложил в правую руку гранату, пули зашлёпали совсем рядом, взбивая снежную грязь и воду. Фонтанчики резко подпрыгивали справа и слева. Впереди виднелась впадинка, залитая водой. Он пополз к ней. Следом за ним и, сипло дыша и чертыхаясь, ползли и остальные. Они втиснулись в неглубокое пространство, сразу наполовину погрузившись в воду и снежную кашицу, прижались друг к другу и замерли. Теперь пули пролетали мимо, на локоть выше. Прошла минута. И всех их, лежавших в воде, начало колотить ни то от холода, ни от общего ужаса, что им всем, и каждому из них, уже не выбраться из этой лужи живым.

– Вы как хотите, а я… – Кудряшов вскочил из впадины и, брызгаясь грязной водой, струями стекавшей с облипшей одежды, побежал вперёд.