Описывать все подробности, как он пересек границу, да еще с товаром, не стоит. В интересах следствия, а также чтобы другим неповадно было, автор не хочет распространяться о подробностях транспортировки за границу драгоценного груза. Вообще-то не очень трудно было все провезти, но дорого, почти цена проданной квартиры. В Амстердам Кривцов попал морем.

И когда уже все страсти были позади, когда казалось — протяни руку и бери взлелеенную мечту, рука поймала воздух. Идти с обыском в Пализо к русским дамам Кривцов категорически отказался, а Шик и не настаивал. Дело привычное, а Кривцов с его непрофессиональностью может не только помешать, но и засыпаться. Кассету с требуемым разговором Шик искал тщательно, но не нашел. Кто ж знал, что у этой толстухи с вытаращенными глазами имеется второе дно?

В Версаль Кривцов ездил, чтобы быть на подхвате. В умной голове Шика уже созрела идея о заложнице. И так все славно получилось с мужским туалетом! Шик намылился было вынести чернявую из туалета и со словами «ах, ей плохо, ей плохо» дотащить ее до машины. Опять сорвалось. Подруги как приклеенные стояли на входе. Пришлось оттащить бесчувственное тело в самый дальний угол помещения, а самому сидеть пятнадцать минут в кабинке. Так хорошо по башке врезал, и все зря.

Вот тогда-то, после стольких неудачных попыток, Кривцов и был вынужден идти на передние рубежи. «Не торопись, — инструктировал Шик напарника. — Работа здесь ювелирная. У баб интуиция развита, как у собак».

Четкого плана действий у Кривцова не было. Ситуация подскажет — таков был его девиз. Вначале он решил приударить за той, что помоложе, эдакой ученой треской в очках, но понимания с ее стороны не встретил. А Марья Петровна, говорливая пенсионерка, как глина, сама к рукам липла, что хочешь из нее, то и ваяй.

Только на второй день работы в качестве ухажера и обольстителя Кривцов убедился, что сделал правильный выбор и с девизом не ошибся. Все произошло самым естественным образом. Ему удалось остаться с Марьей наедине. Теперь можно и расслабиться.

Расслабившись, он убедился, что ее общество ему вовсе не противно. Она была забавной, его подопечная. Приятным было также ее неравнодушие к живописи, во всяком случае, она о ней эмоционально, а иногда даже толково говорила.

Ресторан был не из дорогих, но вполне пристойный. Из-за обилия зеркал казалось, что матовые светильники летают вокруг, как перламутровые пузыри. Это отдаленно напоминало что-то из детства, какую-то немудреную сказку. Музыка была приглушенной, завораживающей.

Виктор Иванович не поскупился, взял шампанское. Марья Петровна пила его маленькими глотками и смешно морщила нос. Кривцов подумал, что она похожа на козу. Ну если не на козу, то все равно на кого-то из жвачных, все они так же шустро прихлопывают губами.

Под выпивку и хорошую еду русские обязательно начинают изливать душу, требуя того же от собеседника. По счастью, Марья Петровна держала дистанцию. Никаких разговоров, типа, а кто ваша жена и что делают ваши дети, не было. Говорили про итальянцев: Леонардо, Рафаэль, Гирландайо, туда-сюда…

Виктор Иванович намеревался сидеть в ресторане до упора, часов у Марьи Петровны не было, и он был уверен, что сможет замотать часа полтора. Но не тут-то было. Коза принадлежала к типу людей, снабженных внутренними часами. Есть такие особи, которые всегда могут назвать время плюс-минус десять минут. Короче, Марья Петровна, до этого совершенно безмятежная, стала вдруг торопиться:

— Все. Мое время истекло. Зовите этих официантов, гарсонов, как там они называются?

— Во всяком случае, для прогулки по ночному Парижу у нас есть полчаса, — заверил Виктор Иванович.

Они вышли к Сене. Остров Ситэ представлял из себя фантастическую картину. Париж освещен очень тактично. Нигде нет безумных реклам, где, перегоняя друг друга, бегут обезумевшие огни, складываясь в незамысловатые картинки. Здесь работала подсветка, давая мягкий рассеянный свет. Она отвоевывала у темноты соборы, мосты, дворцы. Эйфелева башня казалось совершенно невесомой, паутиной причудливой формы. Подует ветер и унесет игрушку в зазвездные дали.

«Она похожа не столько на козу, сколько на давешнего единорога, — размышлял Виктор Иванович. — Постарела, горемычная, потолстела, а взгляд остался тот же: дурашливо-изумленный, козий… нет, право, смешная…»

На Старом мосту, около статуи Генриха IV, Виктор Иванович вдруг остановился и крепко обнял Марью Петровну. Она негромко вскрикнула и тут же уткнула голову ему в грудь. Пришлось подбородком поднять ее лицо, немалого труда стоило добраться до губ.

И тут подоспело чудо. По домам вдоль набережной пробежал ослепительный свет, деревья и кусты изумрудно зазеленели.

— Господи, что это?

Он засмеялся.

— Катер на подходе. Слышите, ветер доносит музыку? Если мы поторопимся, то успеем.

Они подошли к пристани как раз в тот момент, когда катер с яркими, как у маяка, зелеными огнями по борту выбросил сходни. На набережной было почти пусто, только на катере и за деревьями на улице Сен-Мишель кипела злачная ночная жизнь. Марья Петровна первая ступила на сходни.

Сколько они плыли по Сене? Полчаса, не больше, но этого времени хватило, чтобы Марья окончательно опоздала на свой поезд в RER (так французы зовут электрички). Она не удивилась.

— Ну вот, теперь придется гулять всю ночь по Парижу. Надо позвонить. Где здесь может быть телефон-автомат? Я даже могу, пожалуй, попросить Алису приехать за мной. Только я не знаю, где мы находимся. Как называется этот район?

— Тмутаракань, — сказал серьезно Виктор Иванович. — У меня другое предложение. Где-то здесь рядом живут мои французские друзья. До них мы доедем на такси. А там я беру машину и везу вас в Пализо. Выпьем чаю, а, Маш?

Он впервые опустил отчество, и Марья Петровна оценила этот мягкий, без нажима призыв к доверию. Если бы у нее в руках был диктофон, она бы уж, конечно, поделилась с ним своими переживаниями. «Я была как в тумане, — шепнула бы она своему маленькому верному другу. — Нет, туман — плохое сравнение. Он будит неприятные ассоциации — кто-то заблудился, потерял дорогу, попал в аварию, а я была как сыр в масле, как роза в бокале, как мартовская кошка на крыше… Еще слово “нега”, такое непривычное, такое не из моего словаря, подходило к моему состоянию. И горячий чай в незнакомом доме был обязательной составляющей необыкновенных событий».

Это же непривычное состояние, а именно нега, помешало Марье Петровне сообразить, что такси блуждало по улицам Парижа довольно долго. Во всяком случае, за это время можно было вполне добраться до Пализо. Но даже включи она свой природный счетчик, подсознание уже подготовило подсказку. Виктор Иванович просто катает ее по ночному Парижу, все равно все сроки упущены.

Потом они долго шли пешком по тихим тенистым улицам пригорода. Луна осторожно подсматривала за ними, выглядывая из-под листьев платанов. И опять они целовались.

— Зря я все-таки не позвонила своим. Нервничают, наверное. Мы не заблудились?