Переход от содержания к процессу может показаться беспокойным и трудным тем людям, которые часто не вникают в контекст своих межличностных отношений. Несколько лет назад один из моих клиентов, пришедший на консультацию по семейным отношениям, назвал во время сеанса свою жену «сукой», вызвав у нее сильную обиду и негодование. Когда я указал на конфликтный процесс и попросил его рассказывать о собственном опыте исключительно в первом лице, он долго думал и так перефразировал свое замечание: «Я чувствую, что ты сука!» Как вы можете себе представить, жена его не нашла в этих словах никакого утешения!

Так и Мэри не видела процесс, происходивший на наших сеансах. Она хотела лишь избавиться от страха и неуверенности, а этого она могла достичь благодаря моему мудрому совету. Однако, действуя как типичный психотерапевт, я указал ей на опасность сложившейся ситуации. Мэри боялась погубить новые отношения и теперь, под давлением стресса, сомневалась в своей способности справиться с положением. Я выразил свою уверенность в ее здравомыслии и убедил ее в том, что если она, будучи ребенком, считала, что не может выстраивать отношения с людьми, то теперь у нее эта способность есть. Я внушил ей, что даже неправильный выбор, сделанный ею, будет лучше хорошего выбора, сделанного мной, потому что позволит ей, по крайней мере, поучиться на собственном опыте и сохранить свою индивидуальность.

Это было совсем не то, что хотела услышать Мэри.

К моему удивлению, она ответила вспышкой слепого гнева.

– Если вы хотите от меня избавиться, так и скажите! – прокричала Мэри. – Я прихожу сюда за помощью, а вы только и говорите, что я должна все делать сама. Да если бы я могла сама справиться, меня бы здесь не было!

С этими словами она бросилась за дверь, не обращая внимания на мои призывы вернуться и обсудить все это.

Хотя в следующий раз Мэри опять пришла на прием, ее дела с Лэрри складывались неважно. Она цеплялась к каждому его недостатку, чтобы найти причины для разрыва отношений. Если он не звонил ей, когда у нее были трудности, она кляла его за невнимательность, игнорируя тот факт, что он, возможно, и не знал о ее проблемах. Если во время свидания его взор падал на другую женщину, Мэри начинала ревновать и утверждать, что он изменял ей. Сначала Лэрри отшучивался; со временем же стал активнее защищаться или проявлять безразличие. Это лишь усиливало нападки Мэри, пытавшейся доказать, что он ей не подходит, не заботится о ней и что вообще ничего у них не получится. Как ни странно, Мэри возводила стены, отгораживаясь от тех самых людей, которые были ей больше всего нужны, – от бойфренда и психотерапевта.

Писатель Хорхе Луис Борхес как-то написал, что бедам нужен потерянный рай. Мэри понимала, что будет несчастна без этих поддерживающих ее отношений. Получалось, что Лэрри был слишком хорош для нее и поэтому ей нужно было сбросить его с пьедестала. То же самое, конечно, относилось ко мне. Мои слова о наличии в ней уверенности оказывали на Мэри слишком большое давление, повышая ставки на случай, если она потерпит неудачу. Легче было отпихнуть меня, чем допустить возможность, что она разочарует меня и я оттолкну ее сам. Стоит ей разрушить отношения, и ее худшие страхи будут подтверждены, а круг судьбы замкнется. Однако тогда она, по крайней мере, могла бы найти утешение в том, что сама, а не другие стала причиной своей гибели.

Но я не спешил ее отпевать. Понимал, что требовалось решающее вмешательство. Потеря многообещающих отношений с Лэрри, равно как прекращение нашего альянса, значительно отбросили бы ее назад, убедив в том, что она могла предложить мужчинам только свое тело. Как, однако, передать ей эту идею? Интуиция мне подсказывала: если просто объяснить Мэри, что происходит – как она отталкивает других, чтобы избежать возможности собственного отторжения, – это заставит ее, вероятно, еще больше замкнуться в себе и обидеться. Проверив свои собственные чувства, я понял, что боялся рассказать ей об этом. Я не хотел рисковать возможностью еще одного скандала и перспективой ее окончательного ухода.

Но чего я боялся? Может быть, того, что Мэри никогда не возобновит психотерапию и тем самым загубит свою жизнь? Нет, дело было не в этом. Хорошая часть ее личности знала, что ей нужна помощь, и поэтому мы продолжили нашу работу, несмотря на то что Мэри набросилась на меня.

Проконсультировавшись со своим «внутренним наблюдателем», я увидел нелицеприятную правду: я боялся, что Мэри начнет на меня кричать. Мне причинил боль ее прошлый взрыв, и я не хотел его повторения. Как интересно развиваются события, подумал я: Мэри оскорбляет, а я жертва. Она гневается, а я должен подчиниться.

Приняв решение, я глубоко вздохнул и устремился вперед.

– Что вы подумали, когда Лэрри не позвонил вам вчера вечером? – спросил я невинно.

Голос Мэри начал повышаться:

– Я не могла в это поверить. Я потратила так много времени, подыскивая ему нужный подарок на день рождения. Звонила ему каждый день, когда у него были экзамены. И где же он, когда мне от него что-то надо?

– Со мной было то же самое, – указал я. – Когда вам от меня потребовался совет, но я не пожелал дать его вам, вы встали и ушли.

– Я сыта этим по горло, – завопила Мэри. – Вы понятия не имеете, каково это, когда тебя не ценят. А я только отдаю, отдаю, отдаю…

Я поднялся, прервав литанию Мэри. В ее глазах отразилось удивление, затем шок.

– Извините, пожалуйста, – сказал я мягко. – Мне нужен перерыв. Я на минутку, схожу за кофе.

Мэри промолчала. Я никогда не прерывал сеанс таким образом.

Возвращаясь, я не знал, чего ожидать. Будет ли она рассержена на меня за то, что я прервал ее? Использует ли это как предлог для того, чтобы уйти навсегда?

Одного взгляда хватило понять, что она была испугана. Очень испугана. Я бросил ее. Сердитая Мэри исчезла. Передо мной снова был ранимый ребенок.

Я подвинулся к Мэри поближе, примерно так же, как это было на нашей второй встрече.

– Еще раз прошу простить меня, – объяснил я. – Мне необходимо было покинуть вас. Мне казалось, что я разговариваю не с Мэри. Я слышал ее деда, сердитого мужика, кричащего, что, мол, никто его не ценит. Это меня напугало да и уязвило. Иногда взрослым, когда они чувствуют свою уязвимость, бывает нужно отойти в сторону. Этим, помимо многого прочего, они отличаются от маленьких детей. Дети не могут отойти в сторону.

Слезы потекли по лицу Мэри. Она объяснила, что не хотела быть такой, как дед. Понимала, что ее гнев причинял Лэрри боль, но понимала, что это был единственный известный ей способ прогнать ее собственную боль.

– Возможно, дело вовсе не в Лэрри, – предположил я. – Возможно, проблема в том дедушке, что живет в вашей голове. Это как записанная в голове команда, которая начинает проигрываться всякий раз, когда вы чувствуете боль, – и заставляет вас на всех нападать.

Идея показалась Мэри разумной, и вот так, из нашего совместного опыта, родилось правило «тайм-аута». Мэри получила право делать на наших встречах все то, что делал я, когда чувствовал себя неудобно: могла прерваться, чтобы разобраться в своих чувствах. Могла использовать тайм-аут, чтобы определить для себя источник реакции на ситуацию – собственные чувства или «запись ее деда». И могла направить свой гнев на эту запись, а не на людей, которые были для нее дороги.