— Это касается Симона, старшего сына Жозефа. Вы ведь его хорошо знали?

— Он был для меня как брат. Господи, Андреа, неужели вы получили от него весточку, неужели он жив?

Дрожа от внезапно вспыхнувшей надежды, молодая певица остановилась. Но в следующую секунду спохватилась, осознав, что ее собеседница не выглядела бы так трагично, если бы речь шла о хорошей новости.

— Вы получили подтверждение его смерти? — спросила она. — Это было бы лучше для Жозефа, ведь он все еще надеется увидеть своего сына. Но говорите же, Андреа, не терзайте меня.

— Вчера почтальон вручил мне письмо для моего мужа. Оно пришло из Монреаля. А я, глупая, испугалась, что у него появилась другая женщина.

— У Жозефа? — удивилась Эрмин. — Да он практически никогда не покидает Валь-Жальбера! И потом, в его возрасте…

— О, — покраснев, вздохнула Андреа. — В этом деле он даст фору любому молодому. Чего вы хотите, я очень ревнива, а когда включаю воображение, такого себе напридумываю… Я ведь уезжаю иногда проведать свою семью. Жозеф мог этим воспользоваться…

— Значит, вы прочли это письмо?

— Да, пока Жозеф чистил хлев. О! Боже мой, что я узнала… по поводу Симона. Уверяю вас, Эрмин, это ужасно. Если мой бедный супруг прочтет это, с ним случится удар, я уверена. Держите, почитайте сами, я даже не могу вам пересказать, о чем идет речь.

— Но, Андреа, это не очень удобно.

— Умоляю вас!

Несмотря на свои колебания, Эрмин подчинилась. С первых же строк ее охватило сильное волнение.

Для месье Маруа Жозефа,

Валь-Жальбер

Позвольте представиться: Марсель Дювален, преподаватель филологического факультета в Сорбонне, Париж. В настоящее время я нахожусь в Квебеке.

Уважаемый месье, я решил написать вам это письмо, чтобы поведать о последних часах жизни вашего сына Симона, предварительно удостоверившись через компетентные органы в вашей родственной связи.

Война закончилась, но целый мир никак не может оправиться от нанесенных ею ран. К таким кровоточащим ранам помимо прочего относятся зверства, совершенные нацистами в концлагерях. Это невозможно забыть.

Я был в Бухенвальде в то же время, что и ваш сын Симон, и мы оба носили на своей одежде розовый треугольник, свидетельствующий о принадлежности к гомосексуалистам. У каждой категории заключенных был свой отличительный знак, что облегчало эсэсовцам задачу по массовому уничтожению. Я был свидетелем невероятно диких, варварских сцен, о которых не стану вам рассказывать. Каким-то чудом мне удалось выжить.

Но я считаю важным сказать вам, что ваш сын умер как герой, крича о любви к своей родине. Эти слова, которые он выкрикивал с квебекским акцентом, до сих пор звучат у меня в ушах.

«Вы все здесь палачи! Демоны! Черт возьми, я, квебекец, больше не могу жить среди вас! Подонки из СС, проклятые нацисты! Меня зовут Симон Маруа, я парень из Валь-Жальбера, дитя Лак-Сен-Жана!»

Симон крикнул все это в серое зимнее небо, когда солдаты вели его в санчасть. Поверьте, он знал, какая участь его ждет: над такими людьми, как он и я, нацисты чаще всего ставили свои омерзительные опыты. Ваш сын не собирался становиться подопытным животным. Он спровоцировал гнев своих мучителей с единственной целью: быть убитым на месте, и его голос постоянно преследует меня, этот низкий голос, выкрикивающий: «Парень из Валь-Жальбера, дитя Лак-Сен-Жана…» Я был всего лишь одним из заключенных, свидетелей происходящего, но могу вам поклясться, месье, что его поступок вызвал у меня огромное уважение.

Теперь я состою в ассоциации, которая сообщает семьям о судьбе жертв этой войны. Возможно, вы не знали, как погиб ваш сын. Столько отцов и матерей годами ждут известий о своих пропавших детях…

Хочу добавить, месье, что ни один человек не имеет права мучить, унижать и убивать другого человека на основании того, что тот принадлежит к другой расе или религии, или того, что его наклонности плохо воспринимаются простыми смертными. Я, поэт и журналист по профессии, отстаиваю свое право на гомосексуализм по примеру многих других творческих личностей.

Возможно, вашему сыну пришлось скрывать особенности своей истинной натуры, и если это так, прошу вас, не осуждайте его. Он был героем, честным человеком, не сломленным своими палачами. Как и все мы, он испытывал страх, но никогда его не показывал.

Если вы пожелаете со мной встретиться, месье Маруа, сообщаю, что через две недели я приеду в поселок Нотр-Дам-де-ла-Доре. Один из моих друзей пригласил меня к себе погостить. Днем большую часть времени я буду проводить на мельнице Демер. Отправляясь в Канаду, я решил послать вам это письмо.

С уважением,

Марсель Дювален

На конверте был указан адрес отеля. Чувствуя, как дрожат ее ноги, Эрмин поискала взглядом, куда присесть. Приблизившись к заброшенному дому, она опустилась на верхнюю ступеньку в тени обветшалого навеса.

— Боже мой, вам плохо? — участливо спросила Андреа. — Это нормально. Я сама испытала настоящий шок. И как я могу дать прочесть это Жозефу…

— Что именно повергло вас в шок? — резко спросила молодая женщина. — Да, мне стало плохо, потому что я любила Симона, как брата. Я считала его погибшим в трагическом сражении за Дьепп. А теперь я узнаю, что его отправили в один из лагерей смерти, как называет их пресса. И он покончил с собой, попав в лапы к безжалостным чудовищам.

— Разумеется, его судьба ужасна. Но, насколько я вижу, Эрмин, вас не шокировало остальное?

— Что — остальное? О, я поняла! Мне давно известно о гомосексуальных наклонностях Симона: он сам мне признался. Господи, как же он от этого страдал! Бедный парень, он ухаживал за девушками, чтобы обмануть всех, особенно своих родителей. Он менял невест каждые полгода, таким образом избегая свадьбы. Он хотел жениться на Шарлотте, искренне надеясь, что сможет вести семейную жизнь, но это оказалось слишком тяжело для него, и он предпочел пойти добровольцем в армию. Умоляю вас, Андреа, не нужно так на меня смотреть. Симон был хорошим человеком. Когда он признался мне во всем в день смерти нашей дорогой Бетти, я помешала ему совершить непоправимое. Он собирался повеситься. Я видела всю глубину его страданий и безграничного горя и смогла его утешить, убедить, что он не вызывает у меня отвращения. В тот момент я была искренна и лояльна, понимая, что он ни в чем не виноват.

Андреа Маруа поморщилась. Она продолжала стоять рядом с Эрмин.

— Но это же безнравственно! Может, вы к этому уже привыкли, учитывая среду, в которой вы вращаетесь. Я слышала, что творческие личности подвержены этому…

— Господи, не нужно преувеличивать! Действительно, некоторые актеры и певцы имеют подобные наклонности и не скрывают этого, но все же это не так распространено. Боже мой, как же я расстроена! Не знала, что их помечали розовым треугольником. Бедный Симон, как он страдал! Вдали от нас, так далеко и один, совсем один!