все в целях борьбы с возможной угрозой спецназа ужасной далекой России. Никто даже не пытался спрашивать, зачем России нападать на британские электростанции, правительству верили на слово. Мозги «коммунистической угрозой» к началу 80-х были промыты основательно, а потому не работали. Стра-а-ашно.

Давление на профсоюзы Тэтчер начала постепенно - сначала выборы лидеров обязали проводить тайным голосованием, что давало возможность ввести своих людей в правления, потом запретили пикеты и возложили финансовую ответственность за незаконные действия. Все на благо простых британцев (ну и в пику русскому спецназу, надо полагать).

Тэтчер победила Скаргилла уже в процессе подготовки, она готовилась, а он -нет. Убеждения у этих лидеров были диаметрально противоположны. Скаргилл был революционером-трибуном, признававшим булыжник оружием пролетариата (иногда в прямом смысле, если приходилось бить стекла автобусов со штрейкбрехерами).

Реформа угольной отрасли Британии действительно назрела. 75 % шахт были убыточными, правительству приходилось тратить по 250 миллионов фунтов стерлингов в год на покрытие этих расходов. Но закрытие нерентабельных шахт грозило волной забастовок. И все-таки Тэтчер на это решилась.

Национальное управление угольной промышленности предложило сокращение добычи угля и увольнение 64 тысяч шахтеров из 202 тысяч работающих - почти каждого четвертого. В начале марта 1984 года было объявлено о закрытии первых шахт и сокращении первых 20 тысяч рабочих мест. Немедленно началась забастовка в Йоркшире и Шотландии. Однако поднять все шахты на забастовку Скаргиллу не удалось, немало горняков выступили против. Закрывать все шахты никто не собирался, Тэтчер подчеркивала, что под нож пойдут только убыточные, и у работавших пока оставалась надежда, что уж их-то не тронут. Шахтерам было нужно на что-то содержать семьи, платить за жилье. А участникам забастовок не выплачивались даже социальные пособия. Через месяц четверть шахт все еще работала.

В другое время это означало бы крах всей экономики, но предусмотрительность Тэтчер позволила не останавливать электростанции, пока им хватало запасов угля, к тому же наступало лето.

Правительство сделало запасы и подготовилось к противостоянию, а шахтеры -нет, у них не было времени, чтобы выждать и настоять на своем. И тут Скаргилл допустил главную ошибку. Он призвал к открытому неповиновению и даже насилию. Забрасывание камнями автобусов с продолжавшими работать шахтерами было самым легким из столкновений. С полицией разгорелись настоящие бои с применением коктейлей Молотова.

Что могло быть страшней самой забастовки угольщиков? Только поддержка их остальными профсоюзами. Это в поддержку разведчиков никто бастовать не стал, сочувствовали, но не прекращали свою работу. А за шахтерами легко поднималась остальная страна, останавливались железные дороги, фабрики, заводы, транспорт... Перед правительством встала задача избежать всеобщей забастовки. Но простые запреты помочь не могли, требовалось другое решение. И Железная леди его нашла!

Телевидение ежеминутно показывало кадры противостояния бастующих с полицией и с другими шахтерами. Булыжник, конечно, оружие пролетариата, но картинка на экране с попаданием этого самого булыжника в голову полицейского или в стекло соседней булочной едва ли способствовала сочувствию со стороны телезрителей по отношению к метнувшему булыжник.

Раньше, через несколько дней забастовки шахтеров, начинались отключения электроэнергии, прекращалась подача тепла, вставал транспорт и нарушалась привычная жизнь многих горожан. Правительство было вынуждено спешно идти на уступки, только бы не вызвать всеобщее недовольство. Теперь же шли дни, а электростанции продолжали работать, повода для недовольства остального населения не имелось. Причин объявлять забастовки в других отраслях промышленности тоже не было.

И все же экономику Британии залихорадило. В марте 1984 года положение оказалось тяжелым. Но Тэтчер не сдавалась, прекрасно понимая, что, если отступить сейчас, придется отступить насовсем.

- Мы не должны сдаваться! Это один из самых старых и безжалостных трюков

- насилие большинства безжалостной кучкой. Нельзя идти на компромиссы с насилием и жестокостью.

А СМИ продолжали нагнетать обстановку, показывая шахтерский протест не с лучшей стороны. В любом, даже самом мирном выступлении найдется зачинщик беспорядков, готовый метнуть в кого-нибудь камень. Вызвать волну насилия со стороны бастующих было нетрудно, направить ее в нужное русло тоже. И показать в нужном ракурсе. С экранов это выглядело как бессмысленные нападки нежелающих работать шахтеров (все уже забыли о причине забастовки - предстоящем закрытии многих шахт) на полицию и своих же коллег, работать желающих, тех, кто не присоединился к забастовке.

Это тоже было победой Тэтчер. Скаргилл рассуждал и вел себя как революционер-трибун, зовущий на баррикады, она - как домохозяйка и политик. Как домохозяйка Тэтчер понимала, что шахтерам скоро нечем будет кормить семьи, платить ипотеку, лечить, учить своих детей. Как политик она добивалась переноса внимания общественности с причины забастовки на поведение самих бастующих. Некоторые шахты продолжали работать, и забастовщики временами воевали не столько с полицией, сколько со штрейкбрехерами, спустившимися в забои. Полиция оказалась вынуждена защищать работавших от бастующих.

Тэтчер удалось главное - разделить самих шахтеров и противопоставить тех, кто желал продолжить работу, тем, кто бастовал. Общественность быстро забыла о причине самой забастовки, но ежедневно с экранов телевизоров видела жестокость бастующих по отношению к штрейкбрехерам и их семьям. Журналисты, почуяв добычу, раздували каждый случай до невероятных размеров, показывали кошмар, творящийся в шахтерских поселках, выбитые окна домов, вывороченные мостовые, разбитые фонари... И еще совсем не ангельские лица бастующих.

Им было отчего злиться и швырять камни в полицейских. Уже через месяц стало ясно, что легкой победы над правительством, как обычно бывало, ждать не стоит. Коллапс экономики не наступал, перебоев с электроэнергией не было, а они все бастовали и бастовали. И главное - шахтеры практически воевали против шахтеров и тех, кто зависел от добытого ими угля. Всеобщей забастовки не получилось, сталелитейные заводы не встали, докеры хоть и заявляли о поддержке требований угольщиков, но работать продолжили.

Тэтчер всячески подчеркивала, что полиция охраняет и защищает не правительство, а одних шахтеров - тех, кто желал трудиться, от других - кто желал бастовать.

- Враг изнутри - это люди, которые, оказавшись неспособны убеждать, жестокостью и запугиванием заставили других поступать против их воли.

Блестящий ход, позволяющий сомневающимся оправдать и свое сомнение, и даже отступление. Мол, нас почти обманули, запугали, заставили бастовать... Артур Скаргилл и его товарищи ничего не смогли противопоставить такому ходу умного политика.

Довольно быстро сама причина забастовки отошла на второй план, казалось, что есть Скаргилл и его люди, которые просто не желают работать, и есть те, кому они это делать мешают. Сильнейший ход со стороны правительства - столкнуть шахтеров между собой и представить бастующих в виде толпы дикарей, требующих себе повышения зарплат и привилегий. Национальное управление угольной промышленности для вида вело переговоры