– Чем намусорили? – не понял Сашка.

Ул объяснил, что в большинстве своем люди понятия не имеют, как выглядят природные алмазы. Абсолютно не так, как после огранки в ювелирных витринах. И вот долбушинцы порой развлекаются: бросают их где-нибудь под ноги в людном месте, человек проходит мимо, сердито пинает алмаз и идет дальше. А к нему потом подходят, пожимают руку и благодарят за находку. Говорят, для безопасности рядом должна дежурить «Скорая». Ну и пара крепких санитаров бывает не лишней.

– Подождите меня! – велел Ул и, не успел Кузепыч проворчать, что парковаться тут нельзя, выскользнул из машины. Видно было, как круглый и крепкий Ул прокладывает себе дорогу в толпе. Вот он кого-то вежливо отстранил, что-то поднял, а вот он уже сам трясет руки ошарашенным делмэнам, разворачивается и уходит. Один из делмэнов пытается его задержать, но Ул хлопает его по плечу так, что становится видна нерпь. Делмэны отступают.

Минуту спустя Ул плюхнулся на сиденье.

– Ну поехали! Чего стоим? Кого ждем? – сказал он и, разжав ладонь, показал два невзрачных камешка.

Кузепыч толстыми пальцами взял камешки у него с ладони. Хмурясь, придирчиво разглядел.

– Могли быть и покрупнее! Ну да ничего. Переложить крышу хватит! – заявил он и сунул камешки в карман.

– Вот так всегда! Все отнимут! Даже на мороженое не дадут! – сказал Ул, со смехом откидываясь на спинку.

Кузепыч пробурчал что-то примирительное, однако чувствовалось, что мороженое от этого бурчания не появится. Переключил коробку передач, и одноглазая машина опять рванулась вперед.

Сашка восхищенными глазами смотрел на Ула. Он не понимал, как можно было из быстро едущей машины углядеть в толпе двух делмэнов, да еще догадаться, зачем они здесь и что делают.

– Опыт! – сказал Ул, и его узкие глаза на миг совсем исчезли в бурятских скулах. – Просто опыт, и ничего больше! Опыт великая вещь! Я тут недавно в салон компьютерный заходил бумажки сканировать. Вижу: паренек сидит, в игрушку играет. Я в монитор ему заглянул, а там в углу экрана меленько совсем – часы опыта! Одиннадцать тысяч часов! Я прикинул: полтора года чистого времени! Это ж восемнадцать месяцев не есть и не спать нужно! А он-то и спит, и ест иногда… Значит, больше! И тут меня как лопатой осенило, что на каждом человеке можно такие цифры изобразить! На одном, чудо былиин, – тысяча часов рисования, пятьсот часов математики. На другом – две тысячи часов чтения, сто пятьдесят часов биологии, сто часов ремонта велосипеда и так далее. И чем количество часов больше, тем ты в этой деятельности круче!

– А талант? – спросила Рина ревниво.

– Чего талант? – отмахнулся Ул. – Все говорят: талант-талант! А на самом деле талант – это, чудо былиин, любовь. Чем больше ты любишь чем-то заниматься и чем на дольше тебя хватает – тем больше ты в этом деле преуспеваешь!.. Талант – это желание приобретать опыт. Что-то же заставляет одного художку не прогуливать, а другого на скрипке скрипеть… Никогда не поверю, что парень с сотней часов опыта круче того, у кого три тысячи часов. Главное – не сдуться месяца через два, когда любое дело начинает приедаться, а второе дыхание еще не открылось.

Сашка, заинтересовавшийся теорией Ула, нашел в телефоне калькулятор:

– М-м-м… Сейчас проверим! У Кузепыча какой стаж вождения? Допустим, двадцать пять лет примерно по три часа каждый день. Двадцать семь тысяч триста семьдесят пять часов!

Кузепыч за рулем довольно приосанился.

– Что три часа! Иной раз и побольше приходится! – заявил он.

– Но если бы Кузепыч был таксистом и ездил, допустим, по двенадцать часов в день, то приобрел бы тот же опыт… за шесть лет! – не слушая его, продолжал Сашка. – А если бы тренировался на особых трассах по фиксированным заданиям – обгоны, полицейские развороты и так далее, – то года за два! Там коэффициент обучения был бы выше.

Одноглазая машина мстительно дернулась, заставив Сашку стукнуться носом о подголовник переднего кресла. Пример Кузепычу не понравился.

– По Москве ездить – это вам, елки сморкучие, не на трассах фигней страдать! Видал я этих спортсменов по кюветам во сколько! А таксисты все по навигаторам шастают! – ревниво заявил он.

Рина была в этом споре на стороне Кузепыча, о чем и поспешила заявить. Ей казалось обидным, что любую одаренность можно перевести в столько-то часов теории и столько-то часов практики.

– Нет, – сказал Ул. – То есть да! Талант – это опыт в часах. А с нами, гениями, сложнее. Гений – это способность видеть проблему в необычном ракурсе. Не обегать, чудо былиин, лес вокруг, а прошмыгнуть по тропинке. Плюс любопытство, плюс быстрое усвоение знаний. Допустим, коэффициент гения – это десять… Нет, десять много! Пять! Значит, обычные десять тысяч часов у гения превращаются в пятьдесят тысяч! Сто тридцать месяцев чистых занятий… без сна, без еды! Тут уж не доплюнешь!

– Интересно, а какой у тебя опыт в боксе? Пять тысяч часов есть? – спросил Кузепыч у Сашки.

Сашка прикинул на калькуляторе – и вышло так мало, что не захотелось озвучивать. От силы часов четыреста пятьдесят, то есть всего двадцать дней, если заниматься круглосуточно.

– Если б меня пять тысяч часов по голове стучали, я бы дурачком стал! – сказал он в свое оправдание.

Больше об этом не говорили. Машина мчалась по загородному шоссе во всю мощь заточенных у нее под капотом лошадок. Ул, развеселившись, высовывал в окно голову, сравнивая, когда встречный поток воздуха больше: сейчас или перед нырком, когда пег несется к земле.

– Убери бошку! Столб лбом сшибешь! – предупредил Кузепыч.

– Фигуса с два! – сказал Ул, но все же послушно плюхнулся в кресло и, хлопая глазами, мизинцем стал тереть веко.

– В глаз что-то попало! – пожаловался он. – В последнее время мои глаза стали кладбищем для мошек! Иной раз и комарика поймаешь… А однажды я в шмеля врезался. Он мне так по глазному яблоку саданул, что я, чудо былиин, с седла чуть не улетел. Надо мне все-таки защитные очки завести! Есть же, наверное, такие.

Рина подумала, что из всех людей, которых она знает, похожие очки есть только у Гамова. Шныры слишком беспечны.

– Я почему вспомнил, – продолжал Ул. – В тот день, как меня шмелем подбило, мне все поотдавали свои телефоны. Яра, Афанасий, Макс… еще кто-то. В общем, телефонов пять. Я сунул их в борсетку. Хожу такой – брюхо как у Винни-Пуха. И телефоны все время звонят, сообщения приходят, будильники, то-се. Ткнешь себя пальцем в живот, вроде на время затихнет – и сразу опять… И вот лечу я назад, глаз заплывает, а в борсетке у меня эти телефончики заливаются!

Рина расхохоталась. Никто в ШНыре не умел рассказывать веселее Ула.

В окно Ул больше не высовывался, но и спокойно ему не сиделось. Он достал огромный нож и стал обрезать себе заусенец.

– Ты бы хоть пристегнулся! – сказал Кузепыч, косясь на него.