— Не знаю, отец, — экспат развел руками. — Мы делаем все, что можем, поверь.

— Да верю, — отмахнулся от него дед. — Вон у тебя рожа какая подкопченная, чай, не в тылу отсиживался. Но разве нам от этого легче? Сколько лет на армию, на флот, на вас — летунов — последнюю копеечку отдавали, горбатились от зари до зари, не покладая рук. А вы, вон, до Волги доотступались, вояки!

— Прости, отец! — Григорий торопливо выскочил на улицу, чувствуя, как горят от стыда щеки. Нервно, ломая спички, закурил, дождался, пока из избы напротив выйдет техник, и пошел вместе с ним в дом председателя. На душе было пусто.

Как выяснилось, на «Иле» молодого пилота банально перегрелся мотор. Летчик забыл открыть бронезаслонку на масляном радиаторе. А когда опомнился, пришлось срочно садиться на первую попавшуюся подходящую площадку и ждать, пока остынет двигатель. А лететь вечером парень просто побоялся.

— Ерунда, командир! — чуть ли не в один голос объявили оба техника, обсудив проблему. — Завтра с утра организуем деревенских, натаскаем в какую-нибудь кадушку кипятка, прогреем и зальем системы охлаждения, расчистим дорогу и спокойно улетим. Так что устраивайся на ночлег.

К счастью, все так и вышло. И на следующий день Дивин спокойно доложил комэску о решенной проблеме. Малахов слушал невнимательно, но в конце поблагодарил:

— Спасибо, Кощей, не хотелось на новом месте с потери самолета начинать. Выручил. Ты куда сейчас, отдыхать?

— Нет, — отрицательно мотнул головой Дивин. — Я со специалистом по радиосвязи нашим договорился, пойду кнопку переключения рации на своей «четверке» переделывать. — Как заместителю командира эскадрильи, ему установили на «Ил» еще в Куйбышеве, перед отправкой на фронт, радиостанцию РСИ-4.

— Это еще зачем? — удивился капитан.

— Да мне с моим ростом почти к самому полу наклоняться приходится, — объяснил младший лейтенант. — В полете страсть как неудобно. Тянешься к этому ящику, а контроль за воздухом теряется. Во время перелета куда ни шло, а в бою «мессеры» срубят как пить дать. Вот я и придумал кнопку на ручку управления перенести. А что, очень удобно, нажал — говори, отпустил — слушай. Да там и делов-то, один проводок пробросить.

— Вот ты неуемный, — вздохнул Малахов. — Ну иди, Кулибин. Учти только, после обеда прибывают воздушные стрелки, так что не зевай, надо кого получше выбрать, желательно с опытом.

— Да откуда опытным взяться, — удивился экспат, — если у нас на машинах стрелки только-только появились?

— Поговори мне еще! — неожиданно прикрикнул на него комэск. — Совсем распустились.

— Ты чего, Леша, случилось что? — тихо спросил Дивин, не понимая причину столь враждебного поведения командира. — Я могу тебе чем-нибудь помочь?

— Да при чем здесь ты, — отмахнулся капитан. — Ты, верно, сводку Совинформбюро не слышал еще? Наши под Сталинградом в контрнаступление перешли, представляешь?! А мы здесь киснем!

— Ух ты! — обрадовался Григорий. — Здорово! Но ты не переживай, что-то мне подсказывает, мы тоже не засидимся, поверь. Когда меня чуечка обманывала?

* * *

— Началось! И мы двинулись! — сержант Катункин ворвался в землянку второй эскадрильи и принялся тормошить летчиков. — Только что по радио передали: наш фронт перешел в наступление!

— Да погоди, не части, — спрыгнул со своего топчана Малахов, — говори толком. А, балбес! Все приходится самому делать. Куда я унты свои вчера кинул, никто не видел?

Экспат быстро оделся и вышел из землянки. На улице бушевала пурга. Григорий оценивающе глянул на небо и помрачнел — им в таких условиях не взлететь. Черт, ну надо же, как не вовремя — вчера еще стояла пусть и холодная, но вполне рабочая для авиации погода, а сегодня как обрезало. Далеко на западе громыхала артиллерийская канонада. За спиной негромко хлопнула дверь.

— Твою мать! — Комэск смотрел в небо с ненавистью. — Гришка, я на КП к Бате, узнаю, что да как, а ты пока олухов наших приведи в чувство. И дуйте на завтрак.

— Думаешь, развиднеется?

— Вряд ли, — поморщился капитан. — Но на всякий случай лучше быть готовыми.

Погода улучшилась только к середине следующего дня. К этому времени летчики уже знали, что вчера части двадцатой армии форсировали Вазузу и захватили плацдарм на ее западном берегу. А сегодня утром туда начали спешно переправляться наши стрелковые, танковые и кавалерийские части. Двигаться им пришлось всего по двум узким, затерянным в снегу дорогам, под шквальным огнем вражеской артиллерии. И поэтому, как только облака немного разошлись, командование фронта отдало приказ штурмовикам срочно подняться в воздух и помочь несущим серьезные потери войскам.

— Взлетайте немедленно, — майор Хромов был немногословен. — Делайте, что хотите, но эти чертовы батареи должны замолчать, это приказ командующего!

— Побьемся, — мрачно заметил капитан Шумилкин, комэск-1. — Снега навалило выше крыши, а трактор всего один. Бойцы БАО всю ночь лопатами шуровали, но все равно взлетная полоса очень узкая. По бокам валы образовались, чуть направление не выдержишь при взлете или посадке и мигом носом в сугробе окажешься.

— И машины откапывать приходится, — поддержал его Малахов. — «Илы» чуть ли не по кабину занесло. Бензовозы и заправщики к ним пробиться не могут.

— Значит, на руках выталкивайте, — окрысился комполка. — Пусть летят самые опытные. Хоть по одному, но летят!

Старлею из первой эскадрильи не повезло. В конце разбега он влетел в сугроб, перекрыв полосу для других штурмовиков. Батя тихо сатанел, срывая злобу на штабных. Народ под разными предлогами пытался убраться подальше, боясь попасть под горячую руку командира.

— Неужто полетим, товарищ командир? — спросил у Григория по переговорному устройству его стрелок, старшина Пономаренко. Когда другие летчики выбирали себе напарников, на этого невысокого худощавого парнишку никто не позарился, поскольку выглядел он каким-то сонным и вялым. Дивину же, после того, как он пришел к шапочному разбору, благополучно провозившись с радиостанцией, позабыв обо всем на свете, привередничать возможности уже не было.

На деле же выяснилось, что экспат вытащил счастливый билет. Москвич Андрей Пономаренко оказался сущим кладом. Парень воевал с сорок первого, владел в совершенстве приемами самообороны, на фронт ушел в составе бригады особого назначения. Был дважды ранен, но железное здоровье помогло ему всякий раз быстро встать на ноги. За операции в немецком тылу имел орден Красной Звезды и медаль «За боевые заслуги», но о подробностях того, что же такого героического совершил, умалчивал. В обращении с пулеметом продемонстрировал поистине феноменальные навыки и исправно дырявил матерчатый конус учебной мишени так, что проверяющий сбивался со счета, отмечая в нем пробоины.

А что касается его внешней вялости, то Григорий довольно быстро понял, что это, скорее, нежелание тратить попусту энергию. Так обычно ведут себя хищники, вплоть до момента последнего броска, а потом мгновенно превращаются в стремительную машину смерти.