Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Филиппа: Нам нужно решить, что сказать полиции. Что случилось.
Александр: С ним? Кто же знает. Я даже не знаю, где сам полночи был.
Мередит: Так говорить нельзя. Тут покойник, а ты не знаешь, где был?
Я: Господи, ну не один же из нас это сделал.
Филиппа: Нет, конечно, нет…
Я: Он напился. Напился так, что дороги не разбирал, и ломанулся в лес.
Рен: Нас спросят, почему никто за ним не пошел.
Александр: Потому что он сраный псих, склонный к насилию, и через двор тебя швырнул?
Мередит: Идиот, ей нельзя об этом говорить – это похоже на мотив.
Джеймс: Тогда тебе тоже лучше не говорить, где ты была.
Он говорил так тихо, что я его едва услышал. Смотрел на ненакрашенную Мередит с лицом белым и неподвижным, как гипсовая маска.
– Извини, – сказала она, – а какой у меня мотив убивать своего парня?
– Ну, я из прошлой ночи помню, как твой парень при всех обозвал тебя шлюхой, а ты бросилась наверх, потрахаться в отместку с Оливером. Или я что-то пропустил?
Он перевел взгляд на меня, и я снова ощутил прежнюю боль в груди, словно он схватил невидимый кинжал и провернул его у меня между ребрами.
– Слушай, он прав, – сказала Филиппа, прежде чем Мередит смогла возразить. – Мы не знаем, что случилось с Ричардом, но никакого смысла нет все себе усложнять. Меньше скажем, быстрее пройдет.
– Согласен, но драку в кухне не обойдешь, там полшколы было, – сказал Александр, потом показал на Мередит, на меня. – И кто-то видел, как эти двое недоумков обжимались на лестнице.
– Он пьяный был, – отрезала Мередит. – Пьянее тебя, а ты сам не знаешь, где был.
Филиппа перебила их:
– Мы все выпили, так что, если не хотите отвечать на какой-то вопрос, говорите, что не помните.
– А остальное? – спросил Джеймс.
– Ты о чем? – спросила Рен. – Что остальное?
– Ну, знаешь. То, что до.
Филиппа, как всегда, поняла быстрее всех.
– Ни слова о Хэллоуине, – сказала она. – И о сцене убийства или о чем угодно еще.
– Так что, – спросил Александр, – до вчерашнего вечера все было просто прекрасно?
Лицо Филиппы совершенно ничего не выражало, я так и представил, как она сидит напротив какого-нибудь полицейского-новичка, с прямой спиной, сомкнув коленки, готовая ответить на любой вопрос, которым он ее озадачит.
– Да, именно, – сказала она. – До вчерашнего вечера все было хорошо.
Рен пошаркала носком ботинка по мосткам, глядя в сторону, чтобы ни с кем не встретиться глазами.
– А сегодня утром? – очень робко спросила она.
– Здесь никто не бывает, кроме нас семерых, – ответил Александр. – Скажем, что просто его нашли.
– А что мы делали до того? – спросил я.
– Спали, – ответила Мередит. – Еще даже солнце не встало.
Но пока она говорила, между деревьями эхом отозвалась пронзительная птичья трель, и мы поняли: осталось недолго. Я глянул вдоль мостков туда, где неподвижно лежал на воде Ричард; я никак не мог отделаться от мыслей о бедном воробье Гамлета. Все дело в готовности.
Александр сказал примерно то же, но выразился попроще:
– Сколько сейчас? Он точно… всё? Мы уверены?
– Нет, – ответила Филиппа. – Но прежде, чем вызывать полицию, надо убедиться.
Снова повисла тишина, и так затянулась, что страх, который мы ненадолго забыли, подполз обратно.
– Я пойду, – сказала Мередит.
Она пальцами зачесала волосы назад, потом опустила руки. Я тысячу раз видел, как она это делает: отводит волосы с лица, собирается и шагает в пятно света. Но смотреть, как она исчезнет в ледяной воде, – этого я вынести не мог.
– Нет, – сказал я. – Я пойду.
Все посмотрели на меня, как будто я спятил, все, кроме Мередит. В ее лице промелькнуло что-то вроде отчаянной благодарности, так быстро, что я едва заметил.
– Хорошо, – сказала она. – Иди.
Я кивнул, больше себе самому. Заговорил я, думая только о ней, а не о том, что мне придется вместо нее сделать. Остальные расступились, оставив для меня узкий проход к концу мостков. Я пару секунд стоял, оцепенев, без движения, потом сделал шаг вперед. Три шага – и все они остались у меня за спиной. Я помедлил, нагнулся, чтобы разуться. Еще три шага. Расстегнул куртку, сбросил ее на мостки, через голову стянул футболку. Холодный воздух обжег мою голую кожу, по голове, по спине, по рукам и ногам побежали мурашки, каждый волосок на теле встал дыбом. Еще три шага.
Озеро никогда не казалось таким огромным, таким темным и таким глубоким. Ричард почти ушел под воду, как упавшая статуя, на поверхность выступали только мраморные части: три полусогнутых пальца, изгиб ключицы, чувственный поворот шеи. Страдание, высеченное в камне. Его кожу покрывала тонкая алая пленка, слишком яркая, слишком броская для этого места, исполненного в туманных серых и вечно-зеленых тонах. Страх безжалостной хваткой сдавил мое сердце, стиснул его в маленький твердый комок вроде вишневой косточки.
Я смотрел на Ричарда, пока не подумал, что у меня застынет кровь, если я не пошевелюсь. Оглянулся на остальных, сказать, что не могу – не могу подойти ближе, не могу прыгнуть в черную воду, не могу щупать его изломанное горло, ища пульс. Но увидел, как они сбились в кучку, словно пятеро детишек, боящихся темноты, как смотрят на меня, ждут какого-то успокоения, – и мой собственный страх показался мне эгоистичным.
Я задержал дыхание, закрыл глаза и шагнул с мостков.
Сцена 2
Два часа спустя я все еще не мог унять дрожь. Мы сидели рядком вдоль стены в коридоре третьего этажа, где было очень даже тепло. Мне дали одеяло и сухие джинсы, но не дали принять душ. Еще хуже неотвязного холода было ощущение, что озерная вода и кровь Ричарда впитались в мою кожу, жгут и разъедают каждый дюйм моего тела. Филиппа, сидящая слева, настолько близко, что делалось не по себе, не глядя положила руку мне на запястье изнутри – так легко, что я ее едва