А я наконец-то понимала, что давно не чувствовала в груди свободы. Этакого ощущения парения где-то, когда уже ничто не сковывает ржавыми цепями душу. Наверное, это и была последняя капля. Последняя капля терпения, последняя капля любви, последняя капля надежды… Была.

Даже раньше я подумать не могла, что когда-нибудь испытаю разочарование такой силы. Несравнимой ни с чем мне известным до этого мгновения. И что внутри я буквально почувствую, как умирает любовь. Умирает все, что связанно было с этим человеком.

Розовые очки всегда снимать больно. Гораздо больнее, когда с тебя их сдирают, попутно вместе со шкурой, оголяя каждый нерв, каждую клеточку твоего организма, и причиняя неведомую ранее боль.

— Почему ты такой? Разве трудно оставаться человеком? — повернулась я к нему и встала с кресла. — Разве трудно признать свои ошибки, любить, быть честным, открытым и искренним? Разве трудно говорить правду, а не выдумывать сотню отговорок, лишь бы прикрыть свой зад и сидеть на нервах, думая о том, что сегодня это может не прокатить. Не прокатило, Тим. Совсем не прокатило.

Он по-прежнему молчал. Смотрел на меня пристально, словно желал узнать, что творится у меня в душе. А у меня в душе бушевали ураганы. Проносились по каждому закоулочку, снося все, что так или иначе было связано с ним, с человеком, которого я когда-то так любила. Больной любовью, на грани подчинения. Слепой любовью, которая до последнего вздоха надеется, что все может измениться к лучшему. Той самой любовью, что сводит с ума, погружает во тьму, топит в этом болоте самообмана…

— Я не хочу ничего больше знать, — прошептала я. — Не хочу тебя слышать. Не хочу тебя видеть. Не хочу говорить с тобой, думать о тебе. Не хочу нашего прошлого. Забери его. Вместе с памятью забери. Я мечтаю об амнезии, которая сотрет тебя из файлов моего мозга и позволит мне начать жизнь с чистого листа.

Я думала, что расплачусь. Что снова покажу ему свою слабость, свои слезы… но… почему-то не хотелось. Мне не было грустно, не было больно или обидно. Я чувствовала лишь брезгливость. К этому человеку, его поступкам, его действиям, его словам, взглядам и даже молчаливому присутствию. И ничего кроме брезгливости…

— Это был очередной план, — также тихо ответил Тимур. — Если ты еще не поняла, то мне очень хотелось видеть тебя рядом. Но стоило мне обрести надежду, как ты находила выход из ситуации и ловко выворачивалась из моих рук…

— Ты еще ребенок, Тим, — перебила его я. — Для тебя существует только твое хочу. И ты ни разу не спросил, чего хочу я. Даже сейчас, стоя передо мной, тебе не стыдно сказать мне в лицо, что ты снова пошел на поводу у своих хотелок. Была игрушка, захотелось снова поиграть. И с каждым разом ты вовлекаешь новых и новых людей в свои манипуляции, лишая меня последних сил и веры. Веры в людей. Веры в друзей.

— Так чего хочешь ты? — прозвучал вопрос, которому я бы обрадовалась еще некоторое время назад. Некоторое время, но не сейчас.

— Не тебя, — коротко бросила я. — Я хочу жить дальше. Я хочу идти вперед, без оглядки на прошлое. И я хочу жить. А с тобой у меня жить не получится. Пробовали уже, ничего не вышло. Только хуже стало. А ведь ты мог остаться приятным воспоминанием, которое я бы воскрешала в памяти по вечерам и мечтала. Но ты превратился в самый страшный кошмар, от которого я долго еще буду вздрагивать по ночам, просыпаясь в холодном поту, — я на мгновение замолкла, но лишь для того, чтобы сказать вслух то, о чем думала все это время: — Мы невозможны, Тим. Ни в каком мире, ни в этой, ни в следующей жизни. Мы не-воз-мож-ны.

Не говоря больше ни слова, я выпрямила спину и прошла мимо него. К выходу из кабинета. К выходу из этого здания. К выходу из своего прошлого.

Отныне только вперед. Не сворачивая с намеченного пути и не останавливаясь на перекусы.

Отныне моя цель — стать счастливой.

И начну я, пожалуй, с диалога с Антоном.

Друга я нашла в кухне. Он сидел на подоконнике и смотрел куда-то вдаль. Держал в руках кружку с чаем и думал о чем-то своем.

— И снова здравствуйте, — усмехнулась я, подходя ближе. — Тош, у меня один вопрос: ты знал? О планах Тима, в смысле.

Мужчина перевел на меня затуманенный взгляд и медленно покачал головой.

— Не знал, но догадывался, что здесь что-то не так. И твои вопросы лишь подтвердили мою догадку, — ответил он.

— Почему сам у него не спросил ничего? — еще один вопрос, на который мне важно было получить ответ.

— Потому что устал. Тат, я чертовски устал от всего этого балагана, — он поднялся и прошелся по комнате. — Я должен был внимательно просмотреть те документы, но каюсь, думал только о том, что у нас с Аней все движется вперед. Что я могу ее простить, хотя это безумно сложно. Тяжело. И я невнимательно отнесся к тем бумагам, которые принес Тимур. Вот такой я паршивый друг, если разобраться.

— Протестую, — улыбнулась я. — Ты человек, Тош. А людям свойственно ошибаться. А еще людям свойственно любить. Не вини себя. Нам действительно стоило поговорить с Тимом, потому что так дальше продолжаться не могло.

— Вы разобрались? — он повернулся ко мне и замер, прекратив наматывать круги по комнате.

— Да, — кивнула я. — И теперь я хотела бы поговорить с тобой обо всем. Я сейчас поняла, сколько ты для меня сделал. И прошу прощения, что не могу отплатить тебе тем же. Но и работать здесь я просто больше не могу. Пойми правильно, если хочешь закрыть прошлое, то нужно оборвать все. Резко, одним движением, взять и оборвать все связующие нити. И ты — одна из них. Нет, я не отказываюсь от дружбы. Я отказываюсь работать здесь, потому что так или иначе мне придется сталкиваться с Тимуром в коридорах этого офиса. А его я видеть больше не хочу. И так было понятно, что эта затея отвратительная, и ни к чему хорошему не приведет.

— Но ты согласилась, — заметил Антон. — Но я болван, что подтолкнул тебя к этому.

— Эй, — я улыбнулась, подошла к нему и по-дружески обняла. — Ты мне подарил целый год нормальной жизни, помог встать на ноги после моего сокрушительного падения и поверить в себя, — я чуть отстранилась, чтобы посмотреть в его глаза. — Ты чертовски много для меня сделал. И если бы не ты,