Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сашко застеснялся и потянул Миколу в сторону.
— Э-э, эти очень гордые, подождем других, — засмеялись девчата.
Стежками через огороды мальчики добрались до хаты старых Антонюков, стоявшей высоко над рекой.
— Ее окно то, что светится, — показал Сашко.
Прислушались, нет ли кого поблизости, перелезли через высокий плетень, подкрались к хате.
Валентина Михайловна сидела за столом и что-то писала в толстой тетради. Теперь она была в цветастом халате. Русые волосы подвязаны голубой лентой. Справа от нее на столе лежала стопка книг и… плоский камешек, тот самый, который Микола швырнул из-за куста…
Хлопцы постояли под окном еще немного, отошли и присели у плетня.
— Камешек перед собой положила… тот, что я бросил, — прошептал одними губами Микола.
— Может, в милицию пишет… Ну и заварил ты кашу, Микола!
Хлопцы еще раз подкрались к окну, стояли, смотрели.
А Валентина Михайловна все писала, писала. Один лист перевернула, другой, третий… Сашко дернул друга за рукав:
— Пойдем, а не то кто-нибудь застанет здесь.
Но Микола уставился глазами в тетрадь, точно намеревался прочесть, что пишет учительница.
Наконец она отложила ручку в сторону, закрыла тетрадь, глянула на окно. Хлопцы как ошпаренные кинулись к плетню. Аж трещал, бедный, когда перелезали.
Остановились только на своей улице, задыхающиеся, перепуганные.
— Уф! — перевел дух Микола. — Вот морока! И зачем я только швырял камешек?
Глава десятая. Дневник
Микола долго не мог заснуть, полночи ворочался в кровати. А когда, наконец, задремал, пришли страшные сны.
Вот за ним гонится милиционер, тот, что живет в их селе. Микола убегает огородами, его больно хлещут по лицу шершавые листья кукурузы, цепляют за ноги длинные и крепкие, как веревки, тыквенные плети.
Выбежал он на дорогу, спрятался в кустах, откуда швырнул в учительницу камешек. Но тут появляется Валентина Михайловна, не кричит на него, не ругает, лишь показывает тот камешек, ту толстую тетрадь и, усмехаясь, говорит презрительно: «А еще хвастаешь: «Мы, шестаки!»
Он знает, что нужно немедленно бежать, иначе его настигнет милиционер, но не может тронуться с места.
Потом снится, что его поймали и ведут в сельсовет. За ним следуют заплаканная мама, удрученный Сашко. Они ничем не могут помочь. Из дворов выглядывают взрослые и дети. Среди них и дядько Павло — Сашков отец, и Тихон Федорович, и дедусь Артем, и Шинкаренко Оля, и Троць Виктор, и Олег.
Откуда ни возьмись, Сергей Шморгун — подошел, спрашивает: «Сколько будет семью восемь?»
Это будто такое условие: если Микола ответит, его отпустят.
Он пытается вспомнить и никак не может. Стал умножать мысленно: семью один — семь, семью два — четырнадцать, — но потом сбился.
Сашко подсказывает, шевелит губами, но Микола не может разобрать. Оля стоит ближе, могла бы выручить, но молчит — боится учительницы.
Микола стонет и просыпается.
На дворе светает. Мама уже застилает свою кровать. Она и сама с вечера долго не могла уснуть, слышала, как вертелся и вздыхал Микола. Ночью проснулась. Сын громко стонал во сне. Теперь уже сожалела, что так бранила его вчера за молоко и выпачканную одежду.
В школу Микола шел, как на казнь. Сначала и вовсе хотел было не пойти, сказать маме, что заболел. Он и в самом деле чувствовал себя больным. Но потом раздумал. Ведь этим он вызовет еще большее подозрение. Учительница решит: «Ага, не пришел, испугался, значит, это он бросил». А увидит на уроке, может, и не подумает на него.
На уроках Микола сидел тихо, внимательно слушал учителей. На переменах тоже не шалил, ждал: вот-вот вызовут к директору, начнут расспрашивать про камешек.
Но вот и урок Валентины Михайловны. Она ничего ему не сказала, только чаще обычного поглядывала на него, и при каждом взгляде у Миколы мороз пробегал по коже.
Решился, подошел к ней после урока, спросил, когда будут закладывать школьный сад.
— Вот как на участках управимся, сразу же и начнем.
Доброжелательный тон учительницы немного успокоил Миколу.
Может, она и не подозревает меня? Мог же и кто-нибудь другой бросить…»
Сашко подошел к сетке-ограде, заложил два пальца в рот и трижды протяжно свистнул.
Микола бросил ложку — он как раз обедал — и выскочил из хаты.
— Ты чего?
— Погляди, куда это она пошла?
— Кто? Учительница?
— Ну да.
Валентина Михайловна вышла за село и свернула на дорогу к станции.
— Наверное, в сад, к дедусю Артему, — высказал предположение Сашко.
— Нет, — возразил Микола. — Если бы в сад, то зачем ей портфель? Может, на станцию? Говорила, что у нее в городе сестра.
— Еще отдаст камень этому, как его… следователю?
— Кто знает… Давай сходим к бабусе Дарине, может, она что-то знает…
— А если и дедусь дома? Он теперь уже не спит в шалаше, по ночам стало холодно.
— Про школьный сад поговорим. Он любит такие разговоры.
— Мне еще надо обед приготовить. Тато сказал, что сегодня придет рано.
— Ну, хорошо, — согласился Микола. — Иди готовь, а я останусь здесь, буду караулить, не вернется ли Валентина Михайловна.
Сашко зажег газовую плиту, поставил кастрюлю с картошкой, и через каких-нибудь полчаса обед был готов. Вышел за ворота, пригласил Миколу к своему нехитрому столу, но тот отказался. Сидел у ворот и смотрел на дорогу к станции.
Тогда Сашко съел несколько горячих картофелин, кастрюлю накрыл крышкой, завернул в старую телогрейку и поставил на кровать.
Закрыли хату и отправились к бабусе Дарине.
Хата дедушки и бабушки Сашка стояла над кручей, у речной переправы. С одной стороны около нее пролегает крутая, выложенная камнем и обсаженная акациями дорога-спуск, с другой — растет небольшая дубовая и кленовая рощица. Летом хату даже не заприметишь, она скрыта среди ветвистых деревьев. Когда же настают холода и деревья сбрасывают свой убор, ее видно издалека — словно парус, белеет она на круче. Хату дедуся и бабуси называют ласточкиным гнездом. Она и правда похожа на него — ведь на самом краешке обрыва примостилась. Рыбаки не раз предостерегали дедуся: «Переселяйтесь оттуда, не то сползет ваша мазанка в реку». Но тот всегда спокойно отвечал: «Эк, не велика беда, к воде поближе будет…»
Когда мальчишки подошли ко двору, увидели: в комнате Валентины Михайловны на окне висит занавеска, которой вчера не было. Наверное, учительница повесила ее после того, как они заглядывали к ней в окно.
Отворили одну дверь, другую, переступили
