— А чего ж им не наградить-то его? — осклабился Жора (в каске и сапогах). — Его специально направляли социальные стройки бойкотировать, которые для людей и в убыток начальству! Чего ж не наградить-то его? Столько миллиардов им сэкономил! Его уже и перевозили на ихней машине, а он будто не понимал…

— Прекратите! — У Насти брызнули слезы.

— И все протесты ваши такие! — Жора неожиданно «впился» в Кузю, который не вмешивался в эту «похабную», как он потом назвал ее, беседу и лишь скорбно молчал. — Никого вы не лучше!

Это он рушит нашу жизнь! Я глянул на Кузю. Тот лишь махнул рукой.

Медленно возвращались с прогулки. Настя почему-то «ходила-пришлепывала» все медленнее.

И вдруг, подходя к даче, услышали голоса. Счастливый — давно не было такого — голос Аллы и — знакомый всем телезрителям страны — голос Тима! Настя рванулась туда!.. Правда, осталась на месте. Только палочку уронила в пыль.

— Погоди! — не столько остановил ее, сколько не дал свалиться. — Хоть в порядок себя приведи!

Настя сидела на террасе (несгибаемую свою ногу выставив), мазала щеточкой куцые свои реснички, весело плевала в засохшую тушь (давно уже не красилась). Поднялась!

— Погоди! — остановил ее. — Послушаем!

Слушали, застыв. Особенно почему-то Нонна волновалась, дрожала вся. Стояла, клацая вставными челюстями. А Тим вещал. Сменил, оказывается, канал… И накал? Резко переменил ориентацию (в смысле политическую). Теперь «крепкий государственник». Живет, оказывается, в море, в старом форте (но в другом, чем мы, государстве). Катер, вертолет плюс все виды коммуникаций. «Ведь не сапожник же, чтобы быть без сапог»? Это он пошутил. Притом живет, как он выразился, «крайне просто». Каждое утро в любой шторм в простой рубашке и шортах, босой выходит из дома и поднимает на мачте флаг. Флаг своей компании, трепещущий на ветру!

Шибко все это не вдохновляло. Особенно было слышать тяжело, когда Кузя понижал голос и что-то пытался ему внушить. Ясно что — зайти к Настьке! А тот лишь делал «досадливую паузу» и вдохновенно продолжал.

…Приехал, кажется, не один. Но вроде с парнями, без девушек.

Наконец я не выдержал, демонстративно гремя ведром (будто шел только ради этого), обошел дом, гулко гремел цепью в глубоком колодце — и слушал! Хотя лучше бы не слышал. Пафос все нарастал.

— И тогда мы встали вокруг костра, держась за руки. И поклялись друг другу, что всегда будем вместе и все у нас будет тип-топ. И так у всех и вышло. Поднялись! Теперь, правда, кто где. Но друг друга не забываем…

Одну, правда, забыли. Причем прямо здесь!

Вернувшись, я сидел вяло. И Настька грустила. Не зашел, значит, и не зайдет.

Потом вдруг внимание привлек некий гвалт. Кузя орал:

— Вон отсюда! Вместе с друзьями твоими!

Алла что-то говорила, заступаясь за Тима.

— И ты тоже уезжай!

— Ну и хватит! Отдали, как говорится, долг! — заговорил Тимин приятель. — Поехали из этой халабуды! Есть тут какое-нибудь приличное место?

— Найдем! — четко ответил Тим. — Ну, мама, пока! Рад был тебя видеть.

Хорошая формулировка для «мастера слова»!

Стали, брякая и стуча, собираться.

Настя, опираясь на палку, поднялась. Стояла, высчитывала. Лицо ее покраснело. Решилась. Время! Пошла, пришлепывая, как галошей, ступней. Решилась на очередное сверхусилие. Уж лучше б она не делала их!

Картинно опираясь на палку, встала на скрещении тропок в снегу. Разъяренный Тимка наткнулся на нее, как на дополнительное, к его досаде, препятствие.

— А, — поднял очи. — Привет… Это ты?

— Не узнаешь? Привет, Тимчик! Не навестишь старую подругу? Есть деловое предложение! — добавила игриво, кивнув в сторону террасы. — Посидим, покурим.

— Я не курю.

— Ну, я жду.

Настя, тучная, расплывшаяся, опираясь на палку, пришлепывая «галошей» и вовсе не смущаясь этого (не соображает, что ли, совсем?), тяжело, со скрипом досок поднялась на крыльцо и, кокетливо оглянувшись, вошла.

— Чего тут? — К Тиму подошли стильные друзья в модных отрепьях.

— Тс-с! — Он приложил палец к губам. — Соседка! Всё… Считайте меня коммунистом!

…Недолго им был. Через минуту выскочил как ошпаренный:

— Быстро отсюда!

Чем она его так? Собравшись с духом, вошел. Теперь все приходится делать собравшись с духом.

— Все, Настенька! Хватит тут время терять, поехали! Много дел! — быстро ее затолкать, затыркать, отвлечь.

Лицо ее морщилось беззвучным плачем.

— Оставьте меня все! — закричала Настя. — Мне не нужен никто!

Дав ей время успокоиться, обошел дом. Но и друзья наши оказались расстроены. Успокаивать еще и их? Заглаживать еще и это? Заглаживатель!

— В Малагу к себе даже не позвал! — жалилась Алла.

— Ты успокаиваешь меня?!

— Нет. Расстраиваю себя. Испортили ради них свою жизнь! И абсолютно напрасно!

Тоже соскочила с нервов! Лучше бы не говорила этого у тонкой стены, еще Настька услышит, из-за кого мы испортили свою жизнь. Приложил палец к губам. И сразу метнулся — проверить.

Настька вроде немного успокоилась. Наверно, не слышала. Но слезы извилисто текли по ее щекам. Шмыгая носом, стала собирать вещи: свитер, рубаху. Мы ведь здесь долго хотели прожить!

Зашел проститься с хозяевами. Настька плакала — не пошла.

— Извините, коли что не так! — поклонился.

— Что «не так»? — разозлилась Алла. — Этот крест (кивнула на перегородку) — единственное, что человеком делает тебя!

Настю в таких чувствах в электричке не надо везти. Поэтому прогулялись, чтобы успокоиться, прошлись «по историческим местам». В последний раз? Дохромали до Щучьего озера. Увидим ли еще? Тут, у озера в лесу, еще ясно более-менее, какое время года на дворе, в центре поселка это уже трудно понять. А тут снег, глубоко проткнутый каплями. Зима. И где-то даже уже весна. На самом берегу стояли сани-розвальни, раскинув оглобли. Сено чуть сгнившее, но уже разогретое. С отчаянием кинулись в него, долго лежали, грели на солнце лица, дышали. Где оно еще, счастье, как не тут?

— Ну все, папа! Пойдем!

И из света сразу шагнули в тьму.

— Настька! Ты что? Опять?

Это я теперь чую! Сама звонит и молчит. В трезвом виде она себе не позволяет так страшно молчать.

— В чем дело, Настя?

«В ком» дело, я, конечно, понимаю. Вопрос риторический. Все дело в этом Тиме, который так жестко с ней обошелся. Ну и что? Жизнь на нем не замкнулась. Но ей этого достаточно, чтобы…