Безжалостная!

— Понимаешь, после отпуска она. Загорела. Похорошела. Посвежела! — смачно добавил он.

Завидую.

— Ну ей и хочется покобелировать! — откровенно Жора сказал.

А сейчас она чем занимается?

— Ты танцуешь, она интересуется?

— А как же! — Я вскричал.

Правда, не припоминаю, чтобы в Доме писателя танцевали. Что же, как говорится, зачнем традицию! Но почему в Дом писателя? Просто какое-то «лобное место». Почему-то все самое роковое в Настиной жизни отмечается там! День появления ее на свет отмечали, теперь…

— Да! Тут еще Сима говорит…

И Сима тут? Неожиданность.

— …что она тоже хочет пойти.

И с Симой с удовольствием сбацаю!

— А Жанна говорит…

В трубке чуть ли не прерывистое дыхание. Запаришься с ними! Она еще при этом и говорит?

— …чтобы и Нонка пришла!

И с этим справимся.

— Хочет с ней посекретничать.

Лучше не думать о чем.

— Та-ак. Молодых не приглашаем, — подбивая, так сказать, бабки, раздумчиво сказал Жора. — Или ты не в форме сегодня?

— Я в форме всегда!

Да. Жанна слишком блистательна даже для этого зала, где когда-то блистал граф. Тогда я не разглядел ее, не сосредоточился, думал больше о другом. Но сейчас — да! Может, тогда она этого просто не добивалась? Зал обмер. Да и Сима блистала! Неплохо Жора устроился.

Тут же возник Димуденко. И на Настиной свадьбе был. И тут появился! Неужели нельзя без него хотя бы сегодня? Не праздник празднуем. Все равно — прется. Похож на летящего бегемота. И глазки смекалистые! Говорит, что по службе тут. И Жанну сразу усек.

— Кто эта женщина? — раздул ноздри.

— Можно я этого не буду тебе говорить?

— Понял! — захохотал. — Сяду?

— Сейчас спрошу.

— Ну что же. — Жанна глянула на него. — Симпотный. Но отвратный.

Повернулся я к Димуденке, руками развел.

— Пойду повешусь! — Он мрачно сказал. Однако обещания своего не исполнил. Больно уж часто этим обнадеживает!

Стол ломился от яств. Жора на кухне договорился. Никогда здесь такого не видал! И больше не надо. Платить-то мне!

Как-то трудно даже сказать, что мы здесь отмечаем. Смерть всех надежд?

Жанна (честная женщина), выбрав в общем оживлении нужную минуту, сказала Нонне:

— Пойдем, подруга, покурим!

Нонна, утирая слезы, пошла. Жанна вернулась, улыбаясь:

— Ваша супруга вас зовет.

Вышел на мраморную лестницу. Бронзовый всадник пронзает льва. Нонна катала в пальцах сигарету. Давно у нас не было с ней свиданий!

— В общем так! — Вдохнула, набралась сил. — Жанна сказала, что наша… девочка совсем маленькая была! — Ладошки расставила, показала. — Но ручонками-ножонками страстно вцепилось в то… что у Настьки там осталось. Не отпускала! И никак было не оторвать. Пришлось… — Нонна прерывисто вздохнула.

— Ну что? Пойдем? — кивнул я на выход.

— Нет, ну почему? — Нонна вздохнула. — Она женщина добрая. Старалась. Нехорошо будет.

И мы вернулись.

В честь чего же такое веселье? Жанна, уступив напору, отплясывала с Димуденко. Такой звук из маленького проигрывателя! (Как позже выяснилось, посудомойка дала.)

— Ну что, подруга? Горе зальем? — Жора для этого дела выбрал Нонну. И не ошибся, как всегда. А мне выпало танцевать с Симой. В вихре танца узнал много интересного. Жанна, оказывается, ближайшая подруга ее. Еще с поселка Горячая Балка.

«Горячая Палка» — как потом Жора удачно пошутил.

— …И это я Жанну тогда привела. Ну, когда вы, — тактично понизила голос, приблизилась ко мне, — акушерку искали.

Чем-то она напоминает мне покойную тещу.

— Спасибо, спасибо вам! — Встав на колено, целовал ей руку.

— А вы симпотный, если захотите! — сказала Сима.

Я и не то могу, если захочу. Сам себе и сын, и внук!

А Настя пролежала в специальной кровати, управляемой рычагами, почти месяц. Тянулись трубки капельниц. Из-под одеяла торчали толстые, я бы сказал, даже на вид какие-то «упрямые» пальцы ее ног. «Непослушные» — еще и в том смысле, что не шевелились.

Потом она наконец узнала меня:

— О, батя! Какими судьбами?

Такая «больничная лихость» выработалась в ней. Раскаяния не заметил.

— А что, ходить уже не будет она? — спросил у Риммы Михайловны.

Мог ли прежде вообразить, что смогу задавать такие вопросы? Смог!

— После такого навряд ли.

Когда выносили ее… Или как лучше сказать? Выдавали? Отобрали, в общем, коляску.

— Это наш инвентарь.

Пригнали такси, сомкнули с Колькой руки под ней «замком». Руки сами сошлись — вот привычка. Вспомнил, с детства она, с пионерской игры. «Нести раненых»!

Да. Тяжело. Слиплись с Настей потными щеками. Теперь Настя всегда такая будет у нас.

Вроде как отключилась, но, когда усадили ее в машину, открыла глаза:

— В Петергоф!

Приехали к ее окнам. Сейчас — поднимать. Не все еще тогда понимал. Не мог, в частности, даже вообразить, что потом и этот момент счастливым покажется!

Глянули на «высокий первый этаж». Никогда не замечали, какой высокий, теперь только почувствовали, когда тащили. Вошли. Да. Неудачная какая-то эта квартира! Зачем только дед выменял ее?

Вонь! Собаки тут времени не теряли — засрали все. Сосед-алкаш обещал выводить, но, видно, запамятовал. А Колька не успевал, мотался. Псы кинулись лизать руки. И даже мне.

Пока Насти не было, хотел ликвидировать их, чтобы Настя тут спокойно жила. Специально приезжал. Понимал, что, пока они тут, нормальной жизни не будет! Главное — выпихнуть, а там пусть воют! Но — вот так же кинулись руки лизать! А когда я, поддавшись их мольбам, уходил, один так тяпнул — до сих пор шрам!

Уложили Настю на единственный приличный диван, и тут же псы к ней забрались, стали лизаться!

— Э, э! — Нонна столкнула их. Заворчали.

— Настька! — воскликнул я.

— Что, батя? — насмешливо сказала она.

С чего бы начать, чтобы побыстрей кончить? С псов этих, которых пора топить? С необходимой уборки? Это к Нонне скорей, но та, похоже, к кошмару привыкла.

— Настя!.. Какую тебе коляску купить?

И такие слова, оказывается, можно произнести! И даже бодро!

— Ну не люту-уй, батя! С делами погоди! Дай передохнуть малость!