что делать, и он ответил: «Мне не справиться. Придется его бросить».

Когда они кое-как добрались до Кин-мон, в живых остались только он и его спутник. Надо было дать уйти хотя бы ему.

«Ворота я закрою. Я здесь все закончу, а ты беги!»

Подчиненный стал умолять вернуться с ним, говорил, что не может покинуть правителя, и тот сказал лишь одно: «Позаботься о нашем роде».

От этих воспоминаний потемнело перед глазами.

Когда он очнулся, Ямагами тихо смотрел на него.

– Кажется, ты что-то вспомнил, верно?

С его губ сорвался стон:

– Ямагами-сама… Я… мы…

Он не понимал: как можно было это забыть? В прошлом он убегал от разъяренного Ямагами, пытаясь защитить своих людей. Теперь же наконец остро осознал, что до того случая они действительно служили этому богу.

– Мы прибыли сюда, чтобы поклоняться тебе, но забыли о долге и бросили тебя.

Надзукихико распростерся на полу, однако Ямагами одной улыбкой остановил его.

– Можешь больше ничего не говорить. Я совершил ужасное, когда старейшина ятагарасу пытался остановить мое буйство. Сейчас я понимаю, что у вас не было иного выбора, кроме как оставить меня.

Краем глаза Надзукихико заметил движение человеческой фигуры. В комнату с изумленным видом заглядывала его кузина, которая должна была находиться вместе с Сихо: наверное, удивилась внезапно выросшему Ямагами.

– Масухо? Что ты хотела?

Услышав родную плавную речь, девушка вздрогнула, но тут же отработанным движением церемонно поклонилась:

– Госпожа Сихо уснула у себя в комнате.

– Ясно. Значит, я должен идти, – пробормотал Ямагами и, пройдя мимо девушки, вышел из спальни.

– У вас все в порядке? Что произошло? – Проводив его глазами, Масухо – в своем племени она носила имя Масухо-но-сусуки – с беспокойством подбежала к брату.

– Я вспомнил! Вспомнил, что произошло в прошлом. Как наше племя оказалось в Ямаути.

Опираясь на руку сестры, Надзукихико поднялся на еще слабые ноги. Видимо, от внезапно нахлынувших воспоминаний голова раскалывалась от боли. Но об этом некогда было думать.

– Ямаути – это имение Ямагами.

– Имение?!

Масухо-но-сусуки захлопала глазами, а Надзукихико потер лоб.

– До того как поселиться на этой горе, Ямагами-сама был гораздо более могущественным божеством с собственным храмом. Обычно на службах он получал богатые подношения и владел обширными храмовыми территориями по всем землям страны, где восходит солнце. Естественно, ему требовалось и много людей, чтобы управлять этим хозяйством. Однако сложилось так, что божеству пришлось перебраться на эту гору почти в одиночестве. Конечно, прекратились и подношения, а службы перестали проходить как раньше. В таких случаях боги довольствуются скромными празднествами и теми подарками, которые в состоянии обеспечить местные жители. Ямагами же, чтобы восполнить нехватку, создал в горе свои собственные владения, иной мир – Ямаути. А дальше ему понадобились те, кто будет в этом мире обрабатывать поля, заниматься охотой, ткать и обеспечивать его дарами. Вот почему мы – ятагарасу, родившиеся на этой горе, чтобы прислуживать божеству, – получили от него человеческий облик. Мы заменили ему свиту.

Масухо-но-сусуки, побледнев, прошептала:

– «Когда пожаловал горный бог Ямагами-сама на эти земли, хлынула с горных пиков вода, тут же покрылись цветами деревья и склонил рис свои отяжелевшие колосья…»

Так гласило предание о возникновении страны Ямаути и рода Золотого Ворона. Узрев богатые угодья страны Ямаути, изволил Ямагами-сама приказать Золотому Ворону вместо себя заселить эту землю, а тот разделил ее на четыре части между своими четырьмя детьми.

Первому ребенку – восточные земли, где распускаются цветы.

Второму ребенку – южные земли, где зреют плоды.

Третьему ребенку – западные земли, где клонятся к земле рисовые колосья.

Четвертому – северные земли, где бьет из-под земли вода.

Сейчас лучшее из того, чем славятся восточные, южные, западные и северные земли, стекается в Тюо. С тех пор как были закрыты ворота Кин-мон, этими товарами пользовались старейшина рода и его приближенные, но изначально, возможно, их собирали для подношения Ямагами, который обитал на священной земле.

– Тогда понятно и такое разделение деятельности.

Восточные земли, знаменитые своими музыкантами, отвечали за ритуальные танцы кагура. Южные земли, где выращивали хлопок и разводили шелковичных червей, а также запад, известный ткачами и другими ремесленниками, поставляли различные изделия. Север считался местом, где производится лучшее саке, поэтому поставлял священное вино.

Таким образом, Ямаути была для Ямагами имением, с которого он собирал дань, а ятагарасу – существами, получившими способность принимать человеческий облик, чтобы обеспечивать подношения – угощения, саке, ремесленные изделия, а также исполнять священные танцы.

Оттого ятагарасу, покинувшие дом, теряли способность превращаться в людей: уход из Ямаути по собственной воле рассматривался как отказ от роли прислужника, а значит, нарушителю и человеческие руки больше не требовались.

Вопросы, что давно мучили Надзукихико, разрешились, однако на душе легче не стало. Сто лет назад старейшина ятагарасу отказался от своего предназначения, выбрав безопасность для своего племени, и закрыл Кин-мон, который связывал Ямаути и священные земли. Вспоминая ошибку, совершенную в прошлом, Надзукихико закрыл лицо руками.

* * *

Покинув Надзукихико, Цубаки вошел в пещеру, вокруг которой толпились обезьяны. В глубине ее сидела Сихо. Он сам приказал запереть ее, но о том, что на священной земле есть такое место, узнал впервые. Вход был забран решеткой, чтобы никто не мог оттуда сбежать, сверху капала вода, и воздух пах влажной землей. Он смутно вспомнил, что до появления девушки его спальня выглядела примерно так же.

– Сихо?

Она сидела к нему спиной, опершись на сырой камень, и при его появлении не шелохнулась. Рядом с ней была Момо, которая не подпускала к девушке обезьян. Собака не зарычала, встретившись взглядом с Цубаки, и в то же время не завиляла хвостом, хотя обычно встречала мальчика так.

«Проверяет, что я задумал», – сразу догадался он.

– Я ничего не сделаю, – сказал он, открывая решетчатую дверь и входя внутрь. Момо, сверкнув черными глазами, плавно встала и отошла от Сихо.

Он заглянул в лицо матери: глаза красные, опухшие. Его мгновенно охватило непередаваемое чувство вины. Он взял Сихо на руки и вынес ее.

Буря миновала. С кончиков листьев одна за другой падали капли дождя. Совсем недавно метавшийся ветер стих, высоко в небе быстро плыли облака, а сквозь просветы в них проглядывала луна.

Он устроился на камне у источника и обнимал Сихо, посадив ее себе на колени. Прозвучали легкие шаги, и рядом важно устроилась Момо. Он вдруг заметил, что собака следит за ним.

– Защищаешь ее, да?

Момо в ответ лишь дернула ушками и наклонила голову, но не двинулась с места. Это было так по-детски,