к Сихо и, обернувшись на Цубаки, которому только что виляла хвостом, зарычала на него.

– Цубаки!

– Не позволю. Ни за что. Мне все равно, что случится с этим дорогим тебе человеком или кто он там.

Сихо показалось, что перед глазами все потемнело.

– Пожалуйста! Я же вернусь!

– Ты врешь!

Цубаки выпучил глаза и заговорил громче.

– Ты только так говоришь, а сама не собираешься возвращаться! Меня больше не обманешь! Знаю, что все люди такие! Грязные, презренные людишки!

– Я?! – Не успев подумать, Сихо закричала, не помня себя от злости. – Я хоть раз тебя обманывала? Хватит уже капризов! А ну, отойди!

– Не позволю!

– Ну же, ты ведь хороший мальчик.

– Нет.

Сихо замолчала и закусила губу. Ей показалось, будто она видит, как с грохотом и треском рушится то доверие, которое она давно и старательно строила.

– Цубаки, я велела тебе уйти с дороги.

– Кому это ты приказываешь? Я горное божество Ямагами. – Он точно издевался. – Мне не нужны те, кто не желает подчиняться. Если будешь сопротивляться, я… я тебя сожру!

В его темных глазах не было ни проблеска света, а молочно-белые ровные зубки теперь заострились, как клыки. На только что гладкой коже с персиковым румянцем появились морщины, а блестящие, словно снег, волосы растрепались и окрасились в цвет пепла.

Пригрозив Сихо, Ямагами сгорбился, повернул голову и сурово взглянул снизу вверх на Оодзару:

– Обезьяна! Не выпускай эту женщину с горы. Запри ее.

– Слушаю и повинуюсь.

Оодзару отвесил преувеличенно почтительный поклон. Сихо посмотрела на него, затем на Цубаки и вздохнула.

– Цубаки! Ты понимаешь, что сейчас делаешь?

– Ямагами-сама, тебе необходимо успокоиться, – торопливо заговорил Надзукихико, но тот заткнул уши и замотал головой.

– Замолчите, замолчите! Я даже видеть вас не хочу! Ну, что встали? Это приказ! Вон отсюда! – рявкнул Ямагами и отвернулся от Сихо.

В ту ночь запертой в комнате Сихо сообщили о кончине бабушки.

* * *

Грохотал гром.

Неуютную комнату, какой она была до появления Сихо, время от времени освещали всполохи молний. Новенькую ширму божество в гневе разорвало в клочья, старательно подобранные лилии валялись растоптанные на полу. Сам он скорчился в глубине постели под балдахином, зарывшись в простыни.

Раньше Надзукихико и в голову не пришло бы с ним заговорить, теперь же он решил, что увиливать бессмысленно.

– Ямагами-сама, – тихонько позвал он, и торчащая холмиком спина чуть шевельнулась.

– Ворон, ты?

– Да, это я.

Голос Ямагами звучал устало. Во тьме лишь вспышки молний подсвечивали его глаза, в глубине которых зияла черная пустота.

– Как там Сихо?

– Как ты и приказал, сидит в своей комнате. Плачет, узнав о смерти бабушки.

Раздался глухой звериный вой, после чего голос показался еще слабее, чем раньше, и потерял всякую силу.

– Смерть ее бабки – правда?

– Да. К сожалению, правда.

Получив известие, Надзукихико и сам в это не поверил. Но затем он услышал, что, поскольку других родственников у женщины нет, церемонию погребения будет проводить ее сын. Тогда Надзукихико тайком отправился в деревню. Через окно он видел, как привезенное из больницы тело Хисано разместили в доме. Сомнений не оставалось.

Ямагами поднял голову от простыней: его лицо уже не выглядело уродливо. Исчезло из воздуха и напряжение.

– Ты сможешь поклясться своим именем, что это так?

– Клянусь именем старейшины ятагарасу: я не лгу.

Воцарилось молчание.

– Сихо плакала?

– Да.

– Мало того, что я запер ее, еще и не удержался, сказал, что сожру.

– Да уж…

– Наверное, теперь она меня ненавидит.

– Думаю, ты лучше меня понимаешь, что госпожа Сихо никогда такого не скажет.

При этих словах Ямагами затаил дыхание и почти неслышно пробормотал:

– И правда…

Потом он глубоко вздохнул.

– Нельзя этого так оставлять, верно?

Он беззвучно поднялся, и Надзукихико удивленно моргнул, потому что перед ним стоял уже не мальчик, которого он привык видеть. Их глаза находились на одном уровне.

– Когда это ты успел так вырасти?

– Я так надеялся, что Сихо еще побудет здесь, чтобы любить меня и баловать… – отнюдь не по-детски сказал он и зашагал из комнаты.

Надзукихико изумленно смотрел на него. Это был красивый молодой человек лет шестнадцати-семнадцати с волевым лицом. Ростом он оказался чуть пониже Надзукихико, но широкие плечи и прямая спина говорили о расцвете юности.

– Это твой настоящий облик?

– Не знаю. По-моему, я еще не достиг полного развития, но точно не пойму.

Вспоминая, каким Ямагами был до Сихо, Надзукихико никак не мог поверить, что свободно общается с ним, однако сейчас был удобный момент высказать свои соображения.

– Ямагами-сама, наверняка раньше на этой горе тебя называли другим именем. Если сумеешь его вспомнить, думаю, сможешь и стать настоящим богом.

– Я ведь уже говорил: мне неинтересно, кем я был раньше. Лишь бы только Сихо оставалась со мной.

Его глаза смотрели в одну точку. За облаками снова недовольно загремел гром, раскаты которого, казалось, уже удалились.

– Ты и правда так думаешь?

Надзукихико пришло в голову, что именно зависимость от Сихо не позволяет божеству принять свой настоящий облик, однако тот упрямо настаивал на своем.

Что все-таки превратило его в чудовище? Сихо говорила, что причина должна найтись. Это случилось не само по себе и наверняка как-то связано с ятагарасу.

– Что же мы такого тебе сделали?

На него взглянули равнодушные глаза божества.

– Звучит так, будто я хочу оправдаться, но я просто не помню, – проговорил Надзукихико. – Смутно осознаю лишь, что прежний старейшина ятагарасу сбежал от тебя. И все же я никак не пойму, чем он так тебя прогневал.

Ямагами серьезно слушал Надзукихико и вдруг улыбнулся.

– Если бы ты и помнил, ты наверняка не сообразил бы, в чем дело. Потому что вы напрямую не виноваты в том, почему я стал таким.

Надзукихико онемел.

– В то время я доверил Нарицухико охранять Ямаути. Ты не прислуживал мне постоянно.

Как только юноша услышал эти слова, в голове у него ясно возник голос…

«И ты смеешь называть себя хозяином горы?», «Замолчи, Нарицухико! Тебе не дано понять мою боль!»

Ноги сами подогнулись. И вдруг он вспомнил: кажется, тогда Ямагами, корчась в муках, кричал среди молний, беспорядочно исчеркавших небо. Всполохи и раскаты грома закружились в водовороте – и невыносимая мучительная боль. Он кричал что-то, и вместе с ним вопил ятагарасу, который придерживал его. Неровное дыхание, голос и беспорядочные звуки шагов – это его дыхание и его голос.

«Нам его не спасти. Он теряет сущность Ямагами. Теперь нам не то что милости от него нельзя ждать – он может уничтожить всю Ямаути».

Его спросили,