сегодня она была пуста и печальна. Чернявый унтер сидел за столом, уперев голову в скрещенные руки и явно маялся с похмелья.

— Чем меня обрадуешь, дорогой Тарас?

— О, пришёл! Скорей пойдём! — унтер при виде меня необычайно оживился, накинул на плечи шинель и шапку и потащил меня к выходу из казармы.

Сооружение, к которому увлек меня возбужденный унтер, больше всего соответствовала названию цейхгауз, такое оно было утилитарно-основательное. Гулко постучав кулаком по железным воротам, Тарас даже начал приплясывать на месте от нетерпения.

Через несколько секунд унтер вновь потянулся кулаком к воротам, чтобы постучать ещё раз, но там распахнулось маленькое окошечко, за которым мелькнула чья-то усатая физиономия.

— Господин прапорщик, я привёл человека, как договаривались! — обрадованно зачастил унтер, склоняясь к окошку, видно, хороший процент от сделки ему пообещали.

— Пришли? Заходите! — заскрипели массивные металлические петли и в воротах цейхгауза открылась небольшая калитка.

Через час я устало отодвинул от себя стакан с недопитым чаем и откинул голову назад, оперявшись затылком в прохладную стену у меня за спиной. Торг в маленькой каптёрке начальника склада был весьма эмоциональным, но закончился к взаимному удовлетворению договаривающихся сторон. Вороватый зауряд — прапорщик меня утомил до крайности, заставив понять, что я не могу считаться зажиточным человеком. Практически все деньги, экспроприированные мной в пользу революции у немецких шпионов, пойдут в счет уплаты за шестьдесят карабинов «Арисака» под японский патрон и два пулемёта «Шош», с ограниченным запасом патронов. Причем прохиндей — прапорщик с удовольствием выразил горячую готовность принять у меня всю наличную валюту, включая доллары и фунты.

— Только вывоз ваш, гражданин хороший. Нет у меня возможности самому отсюда вывозить военное имущество. И конвой в сопровождение, должен быть военный.

— Хорошо, конвой и транспорт я найду, а вот грузчики должны быть ваши. Расчёт тут, по факту получения груза, и точка. — Я встал и протянул руку своему контрагенту.

— Будет в чём нужда и деньги, заходите, всегда рады! — зауряд — прапорщик лучился от удовольствия, провожая меня на выход, видимо, тоже был доволен завершившимися торгами.

Имя: Петр Степанович Котов.

Раса: Человек.

Национальность: русский.

Подданство: гражданин Мексиканских Соединенных Штатов.

Вероисповедание: православный.

Социальный статус: капитан де ла милисиа популяр революсионария де лос Естадос Юнион де Мексико.

Параметры:

Сила: 4.

Скорость: 3.

Здоровье: 3.

Интеллект: 6.

: криминалист, ветеринар, нумизмат, социальный работник, беглец.

Скрытность (3/10).

Ночное зрение (1/10).

Достижения:

Активы: четыре пистолета, носимый запас патронов, одежда, вещмешок, шинель, хромовые сапоги, галоши, солдатская папаха. Кладовая без окон в краткосрочной аренде. Запасы продуктов. Коллекция монет неизвестной стоимости. Ручная граната с ОВ неизвестного типа.

Пассивы: подлеченный пес породы доберман по кличке Треф, два инвалида войны на содержании, побег из-под стражи.

Фьючерс на устройство судьбы трех десятков инвалидов войны.

Глава 16

Российская Империя. Вероятно, 4 марта 1917 года

Ночевать в кладовке букинистической лавки добрейшего Платона Иннокентьевича Муравьёва мне категорически не понравилось. Тесный и темный закуток без окон и вентиляции, вместо кровати — жесткие деревянные ящики, прикрытые тонким, протертым тюфяком. Вместо одеяла — куцая шинель и шапка-папаха вместо подушки под голову. И если один-два раза переночевать в таких условиях можно, то жить постоянно — увольте, надо искать иной вариант квартирования. Мой сосед по комнатушке, доберман Треф спал очень беспокойно, постоянно ворочался и даже поскуливал во сне, а за тонкой стенкой заливалась слезами младшая дочь Платона, у которой начали резаться зубки. Лирическую нотку вносил какой-то бешеный гармонист, что половину ночи кругами ходил по набережной, в пределах нашего квартала, и, небесталанно, выводил на гармони что-то похожее на «Яблочко». Около трех часов ночи на улице раздался выстрел, похоже, из револьвера, музыка резко, на середине аккорда, оборвалась и больше, к моему облегчению, не звучала. Надеюсь, что гармониста не убили, а он просто ушел, хотя…

В общем, уснул я почти в четыре часа утра, а проснулся около семи часов, когда на хозяйской половине забегали и закричали дети и тонко засвистел на кухне примус.

В общем, если для хранения коллекции монет покойного консула, кладовая комната букинистической лавки была вполне подходящим местом, то жить здесь было невозможно. Поэтому, в восемь часов утра, я, с перебинтованной собакой на поводке, подходили к дому, где всего пару дней назад героически сложили головы в неравной борьбе офицеры немецкого разведцентра. Ожидаемо, по раннему времени суток, парадная нужного мне дома на Набережной реки Мойки была закрыта, но, на мостовой перед зданием, в ожидании, кому из ранних посетителей можно за копеечку открыть двери, гонял влажный снег деревянной лопатой невысокий бородатый мужчина в матерчатой, темной шапке, отороченной по краю мехом белки и сером фартуке, накинутым поверх крытого полушубка.

— Бог в помощь, уважаемый! — я вскинул руку папахе:- Что хорошего слышно ваших палестинах?

Дворник искоса зыркнул на меня тёмным глазом, после чего, с ворчанием отвернулся, продолжаем сгребать серый рыхлый снег.

На щелчок взведённого курка, прозвучавшего у него за спиной, местный дворник отреагировал абсолютно неправильно — прыжком развернувшись лицом ко мне, попытался прикрыться своей лопатой.

— Ну, ну, паря, не балуй, убери револьвер!

— Вот объясни мне отец, — толстый и длинный ствол револьвера «Смит и Вессон» описывал в воздухе восьмерки перед лицом внимательно внимающего мне дворника: — почему, когда к человеку подходишь со всем вежеством, он тебе в ответ хамит и разговаривать с тобой не хочет? А вот стоит показать пистолет, так все становятся очень вежливыми и очень хотят с тобой разговаривать.

— Да ты, солдатик, не серчай. Сейчас время такое, лихое. Людей жизни лишают, почём зря. Давеча, на третьем этаже, постреляли хороших людей, и никто не знает, кто такую прорву народа на тот свет отправил. Нету теперича порядку на Руси матушке.

— А кто тебе сказал уважаемый, что у тебя на третьем этаже хорошие люди жили? Там, насколько я знаю, немецкие шпионы квартировали, много лет в столице шпионили и русских солдат гарнизона к бунту подбивали.

— Да кто же тебе сказал, что это немцы были? — дворник от возмущения даже бросил лопату и теперь теснил меня своим корпусом, невзирая на револьвер перед его носом: — Там эти, как их? Во, норвеги там жили, консул ихний и работники его. И, что же, ты думаешь, я норвега от кайзеровца не отличу?

Вложив в последнюю фразу всё превосходство столичного жителя над деревенщиной в серой шинели, дворник смачно плюнул на мощённую крупным камнем мостовую