И ведь не то чтобы у него был самый лучший голос или самые талантливые песни.

Все дело в его личности. Харизма, твою мать.

И рядом с ним Даша ловила себя на желании слушать, открыв рот, — он был поэт, говорил цитатами, мысли текли вином и медом, и так трудно противиться искушению стать придатком этого человека, остаться без своего «Я»…

Родной дом…

Даша видела, как за дождем светятся в кромешной мгле окна ее дачки, и умилялась. Она любила все, что имела. Она всегда сражалась за каждую пуговицу, выбирала лишь то, к чему испытывала чувства, а не просто стол с четырьмя ногами. Облюбовывала каждую отдельную плитку.

Это все ее! Она сама! Со своими руками, мозгами, душой сотворила это!.. Неувядающие ощущения.

Человек в плащ-палатке размахивал руками. Оксана?

Это действительно была Оксана, напялившая дождевик.

Захар, прослушав сообщение о том, что Даша завтра прилетает, промямлил нечто невразумительное и съехал. Оксана так ничего и не поняла.

Звонила ему днем, но он был занят.

Она даже поплакала.

Вечером зарядили дожди. Истерика, навеянная знойным ветром, остыла.

Все просто. Это ее мужчина. И он это знает.

И наконец-то это ее жизнь.

Физически мы рождаемся тогда, когда наша мать разрешается от бремени. Мы знаем эту дату, помним ее, бережем, обижаемся, если близкие забывают о дне нашего рождения. И не обращаем внимания на то, что как личности появляемся точно так же — в муках, боли, один раз — и навсегда. И то, если повезет.

С некоторыми это происходит рано — уже в детстве душа обрастает мясом и мускулатурой. Другие раскрываются в юности. У каждого свой возраст расцвета.

Некоторые ведь с пятнадцати лет выглядят на тридцать пять, а в те самые тридцать пять неожиданно молодеют, и не просто так — в их жизни происходит Событие. Если хватает сил поймать свою удачу — цепляются за нее обеими руками, и тут-то и начинают жить, нет — стареют, не успев насладиться юностью.

Иногда кажется — годы пролетели, ты и не заметил, но ты просто ждал своего часа, рождения своего «Эго».

У Оксаны была знакомая из одного глянцевого журнала — женщина как женщина, мать двоих детей, служила ответственным редактором. Должность красивая, но только на словах — ответсек был чем-то вроде хорошо оплачиваемого курьера: следил, чтобы материал отправился в верстку, чтобы фотограф не перепутал снимки, чтобы верстка вовремя получила цветопробы…

Скука и нервотрепка.

Женщина следила за собой, хорошо одевалась, но за спиной у нее были дети и муж-простофиля, который давным-давно пытался написать диссертацию, но не смог и теперь парился на службе, которая приносила ему тринадцать тысяч рублей без вычета налогов.

Муж не умел мыть посуду, не умел ходить в «Мосэнерго», считал пылесос родным братом орбитальной станции — словом, уверовал, что готовить, убирать, воспитывать детей и зарабатывать деньги во славу ему, мученику, должна женщина.

Так эта женщина и жила, пока вдруг в курилке не призналась Оксане, что разводится.

Она встретила Человека. Красивого. Женатого, с дитем, но он тоже разводится. Мужчину, которого она любит. И который любит ее. Не простой бытовой любовью — ну встретились, стали жить вместе, а той любовью, перед которой склоняются деревья и расступаются моря, любовью такой значительной, что по сравнению с ней все достижения человечества кажутся жалкой ловкостью рук, трюками уездного фокусника.

И у женщины вдруг все стало хорошо. Она ушла в рекламный отдел. Возглавила его. За пару лет побывала в Марокко, Лондоне, Иордании, Арабских Эмиратах, Кении, Амстердаме и Таиланде — а ранее каждый год, каждый отпуск она проводила на огороде у свекрови под Смоленском. Ничего вроде не изменилось: работа — дом — работа, завтрак — обед — ужин, родительское собрание — «Ашан» — мама/папа, но она стала совершенно счастливым человеком. Она нашла себя — неожиданно, случайно: «Ой, смотрите, вон она я, завалилась за диван!»

Оксане и самой уже было смешно, как она носится со своими переживаниями: бедненькая я, несчастненькая, никому-то не нужна, никто меня не любит…

Страх, который ведет нас по жизни, страх смерти, тлена, небытия — одних подстегивает, других пугает.

Но ведь те, кто прожигает жизнь — или живет полной жизнью, как это ни назови, — они ведь тоже не всегда счастливы. Стимуляторы, алкоголь, душевное истощение, опустошенность — разве все это не призраки «жизни на полную катушку»?

Ну сидела она, Оксана, на печи, как Емеля, — зато сейчас она возьмет все и сразу. Хорошо, пусть не все и не сразу, но ведь у каждого есть шанс?

Уж все лучше, чем как Микки Рурк — сегодня ты ярчайшая звезда, самый желанный мужчина, идол, а завтра — человек с классическими признаками распада личности…

Оксана не удержалась от злорадства.

Вчера она побывала в Дашином издательстве — нужно было срочно забрать рекламные материалы, слишком большие для электронной почты снимки, и ей там нашептали, будто позиции Аксеновой пошатнулись.

Конечно, она все еще в рейтингах и ее все еще читают, но мы же знаем — большой успех, тем более молодой, красивой (это, кстати, под вопросом) женщины вызывает не только умиление. Оксана не поленилась — прочитала рецензии в сетевой библиотеке: последней книгой Аксеновой недовольны.

Она если не исписалась, то близка к этому.

И Оксане даже не стыдно было за свою недобрую радость: что поделать, теперь Даша — ее конкурентка. Оксана задумала гениальную книгу. Ну, может, не гениальную — но это будет сенсация.

Девушка из отдела по связям с общественностью — своя девочка — не без наслаждения пересказала встречу редактора, бренд-менеджера и начальницы пиар-отдела, на которой обсуждали «проблему Аксеновой».

В издательстве Даша всех достала.

Может, и правда, это не тщеславие, а продуманная стратегия, но когда автор устраивает скандал, потому что Донцова, к примеру, на ярмарке — в субботу, а Даша — в пятницу, в будний день, это не может не утомлять.

Даша ругалась со всеми: с художниками, фотографами, редакторами — ее вечно все не устраивало, она утверждала, что все, кроме нее, — тупые, у них нет ни вкуса, ни чутья…

Не то чтобы ее считали истеричкой, но вот стервой — сто процентов, причем не просто стервой, а стервой, которая знает свою силу, понимает собственное влияние.

«Это образ», — утверждала Даша, но ведь она сама его выбрала, и, скорее всего, в этом образе больше настоящего, чем вымышленного.

Даше нравилось быть сукой — за что ее и не любили.

Оксана заглянула в гостиную — и Даша тут же заныла:

— Оксанчик, сделай мне чаю, я вся холодная как лягуха…

Она сделала Даше чай и только собралась уйти к себе, как зазвонил телефон.