— Как противостоять пению сирен? — спросил Кратос, но статуя не ответила.

Подойдя ближе, он увидел, что ее глаза снова превратились в безликий мрамор. Дух богини покинул статую, покинул и его.

Спартанец подавил нарастающий гнев. Намеки, одни намеки.

Кратос стиснул зубы и побрел дальше. Смертным не дано знать причины божественных деяний. Как часто он слышал подобное от матери, пока в семь лет его не разлучили с ней! И всегда считал, что это значит одно: замолчи и делай, что тебе велят!

Через несколько шагов спартанец заметил, что статуя изменилась: теперь ее правая рука была поднята и указывала направление. Он повернул в ту сторону и вновь услышал слабый крик. Ветер дул прямо в лицо, и Кратос немного выпрямился. Он знал: это пение пустынных сирен.

По своему обыкновению, Афина отправила его в путь, даже не намекнув, как справиться с препятствиями, и Кратос решил, что она верит в его способность самостоятельно разобраться с сиренами. А если не хватит ума, то он всегда может положиться на свой свирепый нрав и клинки Хаоса.

Одиссей когда-то залил своей команде уши воском, а себя приказал привязать к мачте корабля. Кратосу же было нечем защититься от неумолчных чарующих звуков. Даже на таком расстоянии его сердце билось чаще, откликаясь на зов сирен. Если он поддастся, то достанется им на обед.

Он пытался хлопать руками по ушам, чтобы заглушить блазнящее пение, но это не помогало. Кратос с удивлением обнаружил, что идет быстрее, буквально рвется через песчаную бурю к этим существам, хочет встречи с ними так, как не хотел ничего в жизни.

Тяжелые взмахи крыльев заставили его посмотреть вверх. Сквозь облака пыли он увидел гарпию, которая держала в когтях чей-то труп. Повернув, она исчезла из виду, но Кратос понял, что тварь песет добычу сиренам.

Однажды, на поле боя невдалеке от Спарты, ему пришлось иметь дело с двумя сиренами. Тогда, увидев, как они вцепились в погибшего воина и пируют, жадно пожирая человеческое мясо и размазывая по себе кровь, он приказал своим людям напичкать их стрелами. Этот приказ стоил Кратосу жизни трех первоклассных лучников: предсмертные крики чудовищ были так пронзительны, что у воинов взорвались головы. В отместку спартанец распорядился искрошить трупы сирен на такие мелкие кусочки, чтобы даже вороны от них отворачивались, и рассеять по ветру, обрекая их души на вечные скитания по земле.

Кратос яростно прижал ладони к ушам — пение сирен манило все сильнее. Буря ослабла, и коварные звуки наполнили его непреодолимым желанием. Вскоре среди барханов он заметил развалины древнего храма — возможно, именно там жили сирены.

И тут спартанец увидел их: четыре высоких призрачных существа парили над площадкой перед входом в разрушенный храм.

От их обольстительного пения Кратос ослаб. Сильнейшая похоть влекла его вперед так же неотвратимо, как зов Харона влечет в его лодку тень умершего. Шаги стали медленными, неверными, почти неосознанными. Одна из сирен заметила спартанца, повернулась к нему и, привлеченная запахом человеческой крови, запела громче.

Кратос попытался вынуть мечи, но не нашел в себе сил — разве можно поднять клинки Хаоса на таких прелестных созданий? Сирена, заметившая пришельца первой, соскользнула по склону навстречу ему. Она улыбалась, и ее лицо светилось невыносимой прелестью. Острые желтые зубы, обрамлявшие разинутую пасть, ничуть не смущали Кратоса; приблизившись, она стала еще красивей и желанней.

— Иди ко мне, любимый! Я хочу тебя так же сильно, как ты меня, — выводил ее голос песню сирен.

Спартанец знал, зачем она поет, знал, что слышит свою предсмертную мелодию, но ничего не мог поделать. Невероятным усилием воли он заставил себя закинуть руку за спину и коснуться пальцами рукоятки. Сирена не смутилась, она прекрасно знала, насколько могущественны ее чары.

— Не нужно, милый. Приди ко мне и люби меня. Я хочу заключить тебя в объятия.

Не способный долее сопротивляться, Кратос шагнул навстречу самой прекрасной женщине на свете, обвил ее руками и прижал к себе. Но внезапно вздрогнул, почувствовав зубы.

— Нежное любовное покусывание, дорогой мой, — поспешила успокоить его сирена. — Тебе же это нравится. Ты хочешь еще, я знаю!

Спартанец ощущал, как по груди из раны на шее струится кровь, но он знал, что сирена его любит, и желал ее больше всех других. Больше, чем дочерей Афродиты, больше, чем Лору и…

Он отпрянул и попытался освободиться из жарких объятий ангела смерти.

— Нет, — пробормотал он. — Я не могу…

И снова его окутало пение, пронзительное вначале, но потом столь мелодичное, что Кратос заплакал. Навязчивая песня любви и желания звучала для него и только для него одного.

— Еще один поцелуй, — проворковала сирена.

Кровь потекла с другой стороны шеи, и он вновь отстранился.

«Кровь. Ее проливают в битве, а не в объятиях любовницы».

Кратос резко оттолкнул сирену — та гневно вскрикнула, моментально разрушив чары, и он увидел ее без прикрас. Но она снова запела, так сладко, так маняще, что все сомнения растаяли: она хотела его больше всех на свете.

«Но она не моя жена… А где жена с дочерью?» Воспоминания нахлынули на Кратоса с такой силой, что он более не ощущал укусов. Удовольствие уступило место боли. Страшной боли, давней боли — не позволявшей думать ни о чем, только о жене и о дочери, мертвой дочери у его ног…

Он снова оттолкнул сирену, но услышал другие голоса.

— Поделись! Жадина!

— Мы тоже голодны! Отдай его теперь нам! — прервали сладкозвучное пение резкие крики.

«Моя жена! Моя дочь! — Кратос выхватил из-за спины молнию Зевса, чувствуя приток сил. — Но поразить ею возлюбленную, такую нежную и прекрасную… Не могу!»

Разноголосые вопли, требующие его плоти, заглушили пение сирены. Кратос погрузился в себя и в видениях — в кошмарах — почерпнул утраченную было решимость. Молния вырвалась из его ладони, и силой, доселе неведомой, его подбросило высоко в воздух. Несколько раз перекувырнувшись, спартанец упал на песок в полном ошеломлении. Когда он поднял глаза, то увидел разбросанных по округе бездыханных сирен.

Он встал и отряхнулся, зная, что оружие Зевса поразило не всех. К нему устремились еще три существа. Кратос не видел никого прелестнее и милее, но он уже был нечувствителен к их чарам. В следующий миг стало понятно почему.

Сначала вырваться из любовного транса помогло кошмарное видение, потом спартанца частично оглушило громом, сопровождавшим удар молнии. И пусть не было под рукой воска, как у Одиссея, зато Кратос изобрел свой способ уберечься от коварного соблазна.

Пока сирены дрались за него между собой, спартанец нащупал на шее кровоточащие раны от укусов. Слух почти вернулся. Так чего же он ждет?

Кратос снова поднял правую руку, но тело не слушалось, мятежная плоть отказывалась схватить молнию. Сирены принялись успокаивать его, упрашивали отдохнуть и не прикасаться к оружию. Они любили его, а он хотел их так, как никогда ничего в жизни не хотел.