Руки Кратоса — настоящий символ его службы богам. Жестокий ветер треплет почерневшие лоскуты плоти, а на костях навсегда остались рубцы от цепей, соединявших его в одно целое с клинками Хаоса. Цепей больше нет — сорваны тем же богом, который однажды заключил Кратоса в эти оковы, превратив его в орудие олимпийцев.

Но служба закончена. Кандалы исчезли вместе с клинками. Исчезло все. То, что не отняла у Кратоса судьба, он отринул сам. Ни друзей — его боится и ненавидит весь мир, и ни одна живая душа не взглянет с любовью или хотя бы с привязанностью. Ни врагов — он убил всех до единого. Ни семьи — даже сейчас мысли о ней запрятаны в самый темный уголок его разума.

А как же боги, последнее прибежище потерянных душ?

Боги превратили его жизнь в посмешище, вылепили из него человека, быть которым долее он не в силах. Но сейчас, когда конец уже близок, даже ярость в нем утихла.

— Олимпийцы отреклись от меня.

Кратос подходит к самому обрыву, гравий из-под сандалий с шуршанием катится вниз. Между ним и острыми прибрежными скалами Эгейского моря лишь призрачная сеть грязных облаков, кружащих двумя стадиями ниже.

Сеть? Он качает головой: скорей уж саван.

Он сделал больше, чем мог бы сделать любой смертный. Он совершал подвиги, которые не под силу самим богам. Но ничто не изымет из памяти давнюю боль — от нее не скрыться. Страдание тела и помрачение ума, принесенные ею, стали ему единственными спутниками.

— Кончено, никакой надежды.

В этом мире ее не осталось, однако в пределах грозного царства Аида течет река Лета. Говорят, один глоток ее темной воды стирает память о прожитом, обрекает дух на вечные скитания без имени, без дома… без прошлого.

Мечта о забвении толкает Кратоса на последний, роковой шаг, он падает, разрывая собой облака. Прибрежные скалы вмиг вырастают и обретают четкость, словно взмывая навстречу, чтобы разбить вдребезги его жизнь.

Удар — и все, чем он был, что сделал и что сделали с ним, — все исчезает в одной сокрушительной вспышке мрака.

Но даже в смерти его ждет разочарование.

Он не замечает рядом с собой легкого силуэта на фоне темных волн Эгейского моря, не чувствует рук, поднимающих его из воды. Он не знает, что его несут туда, куда никогда не ступит нога смертного.

Открыв глаза, Кратос видит перед собой крепостной вал из облаков, а на нем — величественные золотые ворота, украшенные жемчугом. Рядом стоит женщина божественной красоты, облаченная в сверкающие доспехи. В руке у нее щит с головой Медузы. Он никогда не видел ее раньше, но знал долгие годы. И ее невозможно спутать с кем-то другим.

— Афина!

Она обращает к нему свой безупречный лик, и от спокойного величия в ее взгляде у него захватывает дух.

— Сегодня ты не умрешь, мой спартанец, — произносит она голосом, в котором слышатся звуки военных труб и барабанов. — Боги не могут позволить, чтобы человек, который совершил такой подвиг, наложил на себя руки.

Онемевший от горькой несправедливости и необъяснимой благодати, Кратос способен лишь смотреть на нее.

— Здесь тебя ждет работа, и ее гораздо больше, чем ты можешь себе представить. — Афина поднимает руку, и огромные ворота распахиваются, открывая путь к лестнице, ведущей на облака. — Сегодня ты не только спас свою жизнь и отомстил. Зевс счел тебя достойным, и ты примешь его волю. На Олимпе теперь пустует один трон, мой Кратос, и у меня есть для тебя последнее задание. Поднимись по этой лестнице, она ведет к пустому трону. К твоему трону.

— Я не понимаю… — с трудом шевелит он онемевшими губами.

— Возможно, ты никогда не поймешь. Скажу лишь одно: ты не можешь совершить самоубийство и запятнать Олимп своей кровью. Поэтому ты здесь. С нами. Навсегда. Такова воля Зевса.

Кратос поднимается по длинной-длинной лестнице. Теперь он видит наверху искрящийся трон из черного блестящего металла, достойный бога, которым он должен стать.

Каждый шаг приносит ему картины и звуки сражений со всего мира, из всех времен, ибо время и пространство у богов иные. На миг — или на тысячелетие — им овладевает пугающая мысль, что это кошмары, вернувшиеся, чтобы терзать его разум. Но Кратос не узнает воинов, которых видит. Они закованы в металлические доспехи; они маршируют фалангами. Позади пехотинцев с мечами, копьями и луками следуют кавалерия и колесницы.

— Перейти Рубикон, — командует предводитель на незнакомом языке, но Кратос его понимает.

На следующей ступени он снова чувствует изумление. Мимо мчатся люди азиатской внешности, в непривычных глазу доспехах, выкрикивая «За сегуна!» на языке, которого он не узнает, но опять же понимает. Это битва при Сэкигахара. Спартанец слышит ничего не значащие для него названия, и если внешний вид и оружие этих людей ему незнакомы, то устроенное ими кровопролитие знакомо слишком хорошо.

Следующая ступень — и он невольно приседает, когда над головой проносится огромная птица с металлическими крыльями и вращающимся колесом спереди. Судетская область. Сильный взрыв заставляет Кратоса содрогнуться, и он видит уже не птицу, а летающую машину, «штуку» — еще одно странное, но почему-то понятное слово, — которая выходит из пике и с ревом взмывает в грязно-серое небо.

Поднявшись чуть выше, Кратос вынужден сощуриться от яркой вспышки и прикрыть глаза рукой, но что-то подсказывает ему, что этот свет не может ему навредить. Ничто не может ему навредить. Свет исходит из огромного облака, которое, клубясь над горящим городом, становится похожим на ярко-белый гриб, размером больше, чем Афины.

Кратос бросает взгляд в другую сторону и видит лесистые холмы и реки, красные от крови. Энтиетем? Что это за язык?

Что ни шаг — новые люди, новые места. Ватерлоо. Азенкур. Хайберский проход. Галлиполи. Лянч-жоу. Ронсеваль. Сталинград и высадка в Нормандии. Повсюду бурлит хаос войны, бесконечная череда удивительных побед и чудовищных поражений.

Дойдя до трона, Кратос на минуту останавливается, чтобы посмотреть туда, откуда пришел. Перед ним расстилается вся Греция, Средиземное море, Африка, Европа, Азия и далекие земли в дальнем конце света. Где бы ни вспыхнула битва, где бы ни разгорелась война, это его царство. И больше всего его будут занимать сражения, которые разорвут на куски весь мир. И даже Олимп войдет в его вотчину, если он того пожелает.

Кратос, спартанец, опускается на трон, и над его бровями распускаются темные узоры. Им нужен бог войны? Что ж, он покажет им такую войну, прелести которой не снились им даже в самых ужасных кошмарах.

Кратос, бог войны, обозревает с Олимпа свое царство, и в нем кипит гнев.