— «Танцующая» дорога? — спрашиваю я, повторяя подслушанную однажды шутку.

Все смеются. Да, видимо, это танцующая дорога.

— Массажная дорога, — добавляет кто-то.

174.

[ВО СНЕ]

Я слышу чей-то голос и просыпаюсь. Вокруг совершенно темно. Невозможно определить, звучит ли он где-то рядом или у меня в голове. Голос тихо повторяет: «Кой Тхуон». Но ведь он мертв, судорожно думаю я, он же погиб в S-21. Голос не смолкает, звучит все настойчивее. Тут я чувствую, как кто-то осторожно берет меня за руки и сажает в постели. Я смотрю в окно. Серебристый лунный свет, глубокие тени. Под березой стоят соседи. Они роют большую, но неглубокую яму. Чуть дальше — мертвые тела, беспорядочная груда тел. Вдруг соседи замирают. Мотыги, лопаты застыли в движении. Соседи поворачиваются и смотрят прямо на меня. Большие деревянные марионетки с яркими нарисованными улыбками во весь рот.

На рабочем месте до самой смерти!

Мы покидаем Баттамбанг на рассвете. Мир кажется серым, тенеподобные люди тащат товары с рынка. Или на рынок. Такси старое, судя по правому рулю, из Таиланда. Вместо одного колеса запаска. Кондиционер, как всегда, не работает, все окна открыты. С зеркальца заднего вида свисает купюра, на которой тушью нарисованы магические символы. Она якобы должна притягивать к себе деньги. Гомеопатическая магия.

Здесь не принято ездить медленно. Водитель держит руку на клаксоне. Кружится дорожная гипсовая пыль, за окном простирается плоский ландшафт. Быстро встает солнце, вдоль обочины мелькают знаки ограждения минных полей — белые черепа на красном фоне.

Человек, которого я разыскиваю, Суонг Сикын, был женат на француженке Лоранс Пик. Говорят, она единственная представительница западной цивилизации, которая прожила в Демократической Кампучии все три с половиной года ее существования. Позже она написала об этом книгу «Аи delà du del»[23]. Лоранс Пик упоминает о визите шведской делегации, пишет, что видела их на каком-то танцевальном представлении. Еще она описывает бегство из Пномпеня после вьетнамского вторжения в 1978-м. Как тысячи женщин, мужчин и детей в панике бежали к таиландской границе. Высохшие равнины с жесткими и колючими побегами риса. Обжигающее солнце.

Эти равнины мелькают сейчас у меня за окном.

Малай расположен у подножия одноименной горы. Маленький бедный поселок: низкие одноэтажные дома и рынок. Один из последних оплотов красных кхмеров. Они до сих пор живут здесь, демобилизованные, но едва ли обезоруженные. До таиландской границы два километра. Люди останавливаются и смотрят на белого мужчину на заднем сиденье такси.

Мрачный человек на скутере объясняет, где находится здание коммуны. Такси едет дальше, останавливается у трехэтажного здания. Калитка в стене открыта. С флагштока, торчащего посреди высохшей клумбы, уныло свисает выцветший флаг. Вокруг ни души.

Я поднимаюсь по лестнице. Входная дверь приоткрыта. Внутри пусто — ни мебели, ни людей. Голубые двери, часть из них заперта. Я стучу, никто не отвечает. Этаж за этажом — никого.

С самого верха смотрю на простирающийся ландшафт. Огромной тенью нависает гора, тут и там скопления высоких деревьев с развесистыми кронами. В ста метрах от меня медленно идет женщина, внимательно глядя под ноги. Я набираю воздуха, чтобы окликнуть ее, но что-то меня останавливает — вся эта тишина, неспешность. Я спускаюсь. Шаги отдаются эхом.

На обратном пути к рынку я прохожу мимо небольшого кафе. Включенный на полную громкость таиландский сериал привлекает рассеянное внимание немногочисленных посетителей. Я сажусь за столик с чашкой горького кофе и спрашиваю хозяйку заведения о Суонг Сикыне. Покачав головой, она приводит мужа. Ему это имя тоже незнакомо. Он обращается к посетителям за соседним столиком. Нет — все качают головой. Другой столик. Трое мужчин в форме, уткнувшиеся в телевизор. Да, говорит тот, у которого ранг повыше. Да, он знает Суонг Сикына. Переводит взгляд с владельца кафе на меня. Зачем мне понадобился Суонг Сикын?

177.

Пробую.

Вычеркиваю: злость.

Пишу: отсутствие эмпатии.

Вопрос: понятно более или менее?

178.

Представим себе южную оконечность пляжа Очетель в бухте Кампонгсом. Километры белого песка и теплое море. Небо затянуто облаками. Или ярко-синее? Цвет неба определяет цвет волн.

Представим себе укромную лагуну, где стоит старый прибрежный дворец короля.

И молодого председателя Общества шведско-кампучийской дружбы Гуннара Бергстрёма.

А также Сок Рима, одного из гидов делегации.

Сок Рим угощает своего гостя виски. (Везде во время поездки эти маленькие, набитые до отказа бары-холодильники.) Гуннар Бергстрём вежливо отказывается. Сок Рим наливает себе.

Они говорят о революции. Об успехах и трудностях. Об ухудшающейся репутации Демократической Кампучии в глазах других государств.

Сок Рим спрашивает Гуннара Бергстрёма: как по его мнению, удалось ли камбоджийской революции создать нового человека? Просвещенного и солидарного индивида, плод бесклассового общества. Гуннар Бергстрём осторожно дает понять, что три года, пожалуй, слишком маленький срок.

Сок Рим не вполне удовлетворен ответом.

Он продолжает:

— Ведь мы уже ввели диктатуру партии.

— Вы, наверное, хотите сказать, диктатуру пролетариата?

— Я не понимаю.

— Диктатуру пролетариата. Вы хотите сказать, что ввели диктатуру пролетариата?

— Но, товарищ, я не понимаю, в чем разница.

179.

Обеденный стол у окна. Позднее лето, пустые кофейные чашки.

— Сок Рим был недобросовестным марксистом, — говорит Гуннар Бергстрём и берет с тарелки печенье.

Пол Пот тоже был недобросовестным марксистом. Сегодня Гуннар Бергстрём называет захват власти красными кхмерами «революцией за письменным столом», утопией, выдуманной горсткой людей с «ксенофобским мировоззрением», «совершенно не учитывающей нужды людей».

Но тогда все было иначе. Другая ситуация, другие ожидания.

Гуннар Бергстрём, как ему казалось, заранее понимал необходимость эвакуации городского населения. Но он не предвидел такой жестокости. Ведь революция была революцией народа. Общей необходимостью. Ему и в голову не приходило, что городское население может воспротивиться.

— Я думал, революция — это общее дело, и раз нам говорят, что мы должны уйти из городов, значит, так надо.

Стоит набраться терпения и все объяснить, и сомневающиеся убедятся в рациональности эвакуации.

Одновременно Гуннар Бергстрём осознавал, что идеальная революция невозможна. Такие радикальные преобразования не проходят без сбоев. И если «основная часть удалась», остается просто «закрыть глаза на мелочи».