187.

Я получил письмо. В конверте — фотокопия рисунка, сделанного сатириком Ларсом Хиллерсбергом. Рисунок называется: «Члены Общества шведско-кампучийской дружбы едут в Кампучию, обновив свое снаряжение». На заднем плане — самолет, на переднем — пять человек с чемоданами. У того, кто впереди, мюрдалевские усики. Пятеро мужчин, среди них нет ни Хедды, ни Анники.

У всех на глазах шоры — надо полагать, это и есть «новое снаряжение».

Отправитель — Бенгт Альбонс. В 1975 году он был корреспондентом газеты «Dagens Nyheter» в Пномпене. За несколько дней до наступления красных кхмеров Альбонс уехал из города. Испугался за свою жизнь.

В последующие годы он много писал о Демократической Кампучии. Главным образом — обычные новостные репортажи, иногда аналитические статьи. Раньше он входил в Объединенные группы НФОЮВ и в шведскую социалистическую организацию «Кларте», был знаком как с Анникой Андервик и Хеддой Экервальд, так и с Яном Мюрдалем и Гуннаром Бергстрёмом.

Мы встречаемся в его кабинете в редакции «Dagens Nyheter». Это маленькая комната, заставленная книгами и заваленная бумагами. Он рассказывает о своих последних днях в Пномпене, об Олимпийском стадионе, битком набитом умирающими от голода беженцами, о том, как ему было страшно.

Потом о возвращении туда через пять лет, в марте 1980-го. О выживших камбоджийцах, перекапывающих массовые захоронения в поисках золотых зубов.

Мы говорим о медийном образе Демократической Кампучии. Который Ноам Хомский и Общество шведско-кампучийской дружбы нашли таким предвзятым и сманипулированным. Бенгт Альбонс вздыхает:

— Я, к сожалению, не могу похвастать, что сам писал исключительно достойные вещи.

И затем, с эмфазой, но обращаясь скорее сам к себе, нежели ко мне:

— Как я мог быть таким идиотом? Это самая большая ошибка в моей карьере — я недостаточно верил рассказам камбоджийских беженцев! Во всем виновато мое провьетнамское прошлое.

188.

[Я ВИДЕЛ ТО, ЧТО ВИДЕЛ — I]

В том, как Минг Тенг проходит по комнатам, есть какая-то непринужденность и величие. Ее подруги в разговоре со мной подчеркивают, что когда-то она была красавицей. В первую очередь меня поражает ее прямолинейность. Столь несвойственная камбоджийским женщинам ее возраста.

Мы сидим в каком-то сарайчике в Кампоте. Ей делают маникюр и педикюр. Сейчас она живет в США, но иногда приезжает на родину.

На маленький город у реки, зажатый между горами и морем, опустилась ночь. Улицы безлюдны. В нашем сарайчике на стене светится одинокая люминисцентная лампа.

Она — одна из тех, кого я встречаю в своих путешествиях по разбитым дорогам и маленьким пыльным городкам. Одна из тех, кто предлагает мне рассказать свою историю.

Свидетельства такого рода не имеют большой научной ценности. Эти люди не представляют какую-либо социальную группу, они говорят только за самих себя. Я не выбирал их, исходя из возраста, бэкграунда или того, где они находились в период между 1975 и 1979 годами. Я слушаю этих людей не потому, что хочу прояснить для себя обстоятельства и ход событий.

Я просто встречаю их, и они хотят говорить со мной. Я не задаю наводящих вопросов, я просто молчу.

Минг Тенг рассказывает, что она родилась в Кампонгспы и что родители ее из Китая. Она из так называемых синокхмеров, кхмеров китайского происхождения. Их называют евреями Юго-Восточной Азии. В течение многих столетий они были ростовщиками и торговцами. Считались состоятельной и успешной группой населения.

Синокхмеры, численность которых доходила почти до 435 тысяч человек, стали очевидной мишенью революции. Богатых и бедных, их всех заклеймили как капиталистов. Кроме того, их считали иностранцами, даже тех, чья семья прожила здесь не одно поколение. Им запретили говорить на их языке. С 1975 по 1979 год было уничтожено приблизительно 50 процентов синокамбоджийского населения.

Уже будучи взрослой, Минг Тенг переехала к родственникам в Пномпень. В 1975-м ей было двадцать восемь, она была замужем и воспитывала двух детей.