Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Правда, что настоящий момент едва ли удобен для такого рассмотрения. Но действия неприятеля тем временем вызвали события, создали положение, при котором и мы не могли дольше избежать более интенсивного использования подводных лодок в Адриатическом море. Неприятельские подводные лодки систематически взрывали наши торговые суда без всякого предупреждения. Наши противники тем самым поставили себя на точку зрения беспощадной подводной войны в самом широком масштабе, не наталкиваясь при этом на противодействие нейтральных государств.
Антанта проявила ту же беспощадность в отношении свободного плавания и безопасности жизни граждан нейтральных государств при закладке подводных минных заграждений. Как орудие обороны для охраны собственного побережья и гаваней и как средство блокады неприятельской гавани, морские мины являлись оружием общепризнанным. Но совершенным нововведением этой войны является применение этого орудия в смысле агрессивности: громадные пространства открытого моря, расположенные на путях мирового значения, теперь покрываются минными полями, так что уже сообщения нейтральных государств оказываются или совершенно прерванными, или связанными с опасностью для жизни.
Такой образ действий, безусловно, представляет собой гораздо более серьезное препятствие свободе передвижения и более вредит интересам нейтральных государств, чем ведение обостренной подводной войны на протяжении строго ограниченных и точно установленных морских пространств, причем нейтральным судам предоставляется свобода плавания, и интересы нейтральных государств соблюдаются также и всяческими другими путями.
Как раз в момент, когда призыв президента ко всему миру совпал с чистосердечным и непосредственным заявлением Центральных держав о том, что они желают заключить честный мир, который был бы приемлем и для наших врагов, англичане заложили новое, самое большое свое минное поле на одной из больших дорог мирового значения в Северном море – и точно в насмешку над благородной инициативой Соединенных Штатов, Антанта заявила во всеуслышание и в самых резких выражениях, что она ведет войну на уничтожение наших государств. В нашей стойкой борьбе мы преследуем, против завоевательных стремлений наших врагов, великие цели, руководившие действиями американского правительства: скорейшее прекращение этой ужасной человеческой бойни и установление честного длительного мира, благодетельного для всего человечества. Путь, которым мы идем, ведет нас к общей цели с американским правительством, и мы не можем отказаться от надежды, что мы будем поняты и американским народом, и правительством Соединенных Штатов.
Я отвечал ему 5 марта нижеследующее:
«Дорогой друг.
Я никак не могу согласиться с твоим взглядом на вещи. После первой ноты по поводу “Анконы” мы повернули вспять и объяснили во второй ноте, что “по существу согласны с германской точкой зрения” – это была открытая уступка и замаскированное согласие.
Я совершенно не верю, что адвокатские ухищрения способны оглушить американцев, и если бы мы стали отрицать факт этого данного согласия, то нам от этого, конечно, не было бы лучше.
Во-вторых же, – и это важнее всего – вообще нет никакой возможности удержать американцев от войны, раз они ее хотят. Или они идут определенно к войне – и тогда никакие ноты не помогут, или они ищут выхода из опасности войны – и в таком случае они найдут его в нашей ноте.
Вот что я хотел сказать по существу. Выполнить твое требование было технически невозможно. Составить ноту было не так просто: я ее совершенно изменил, затем его величество пожелал познакомиться с нею; он принял мои изменения и санкционировал их; а Пенфильд тем временем торопил меня и даже телеграфировал уже за неделю в Америку, чтобы успокоить своих сограждан; приходилось также примирять и немцев с предпринятым шагом.
Ты знаешь, как я люблю обсуждать с тобой самые важнейшие вопросы, но ultra posse nemo tenetur[18] – было физически невозможно еще раз переделать все заново и подготовить согласие его величества на новое решение.
На это я получил 14 марта следующий ответ Тиссы:
«Дорогой друг.
От всей души радуюсь блестящей удаче твоего aide-memoire [Тисса имеет здесь в виду решение, принятое тогда Америкой не порывать с нами сношений], но она все-таки не изменяет моего прежнего мнения, что мы напрасно сознались в том, что мы сделали уступку. В дальнейших стадиях развития нашей политики это признание может иметь серьезные последствия, а между тем было вполне возможно пока этой темы не касаться.
Ты, верно, находишь меня очень упрямым? Я не хотел умолчать об этом и закончить нашу полемику, чтобы ты не считал меня лучше, чем я есмь на самом деле. До свидания.
Тисса согласился на подводную войну с большой неохотой, он терпел ее только на основании vis major[19], потому, что мы не могли помешать германскому военному командованию пойти на этот шаг и потому, что, подобно мне, он был убежден в том, что отказ от него не принесет нам ни малейшей выгоды.
Лишь гораздо позднее, уже по окончании войны, я узнал из верного источника, что Германия – очевидно, совершенно не отдавая себе отчета в действительном положении дела – уже во время войны сократила дальнейшую постройку подводных лодок. Лица, компетентные в вопросах морской техники, обращали внимание государственного секретаря Капелли, что если сократить все прочее судостроительство, то можно увеличить постройку подводных лодок впятеро. Капелли на это не согласился, заявив, что и так «никто не знает, что делать со всеми подводными лодками после войны». Как мы уже говорили, Германия имела в то время более ста подводных лодок; если бы в ее распоряжении их было впятеро больше, цель ее может быть была бы достигнута.
Повторяю – эту версию я слышал лишь зимой 1919 года, и доказать верность ее я не могу.
Мало военных мероприятий вызвало так много возмущения, как это потопление неприятельских судов без всякого предупреждения. Но беспристрастный наблюдатель все же должен будет признать, что борьба против женщин и детей была начата не нами, а нашими противниками, начавшими блокаду. Она загубила целые миллионы населения Центральных держав; жертвы ее падали преимущественно и именно на беднейших и слабейших, в большинстве случаев – на женщин и детей.
Правда, что на это можно возразить – что Центральные державы были осажденной крепостью и что в 1870 году немцы тоже брали Париж измором. Но не менее верно и то, что было отмечено в ноте от 5 марта: при сухопутной кампании мирным гражданам, живущим в сфере военных действий, всегда приходится страдать наравне с другими и что нет никакого основания требовать, чтобы морская война подчинялась другим моральным законам. Если в район военных действий входит какой-нибудь город, деревня, то это обстоятельство никогда не мешало артиллерийскому обстрелу, несмотря на опасность его для женщин и детей. В данном же случае мирным жителям воюющих держав было время легко избежать опасности, отказавшись на время от морских путешествий.
