Одна улица, другая, третья...

Прижимаются к краям проезжей части автомобили, замирают на перекрестках поздние пешеходы...

Проскакивает «скорая помощь» на красный свет светофора и мчится дальше, виртуозно лавируя в вечернем потоке автомобилей и автобусов, обгоняя их то справа, то слева, ни на секунду не прекращая своего жутковатого лающего воя...

На носилках, скорчившись, лежал на боку Леша Самошников.

Голова его свешивалась с носилок — Лешку рвало в пластмассовый тазик. Рвало чем-то красно-коричневым, мучительно и безудержно...

Один из бригады врачей считал Лсшкин пульс и следил за давлением, второй держал на весу прозрачный мешочек капельницы. Игла уходила в вену обнаженной руки Лешки...

А за головой у него, НИКЕМ НЕ ВИДИМЫЙ, сидел маленький Ангел в кроссовках и джинсах.

Он держал свои мальчишеские ладошки над Лешиной головой, что-то шептал про себя и делал руками волнообразные движения над Лешкой.

Третий из врачебной бригады говорил по рации с больницей, куда они везли Лешку. Говорил в микрофон по-немецки, тревожно поглядывая на пациента:

— Очень большая потеря крови. Возможен перитонит...

Тот, который считал Лешкин пульс и следил за давлением, тревожно проговорил:

— Давление падает! Пульс почти не прослушивается...

— Довезем? — спрашивает фельдшер с капельницей.

— Не уверен... Он, кажется, уходит! Мы теряем его!.. Быстрее!!!

НИКЕМ НЕ ВИДИМЫЙ маленький Ангел услышал это, положил ладони на лоб Алексея Самошникова...

...и уже через три секунды раздался торжествующий голос врача:

— Есть пульс! Давление стабилизируется!..

Двенадцатилетний Ангел победно оглядел врачебную бригаду и даже погладил Лешку по мокрому изможденному лицу.

— Мама!.. Мамочка... — в забытьи прошептал Лешка.

В приемном отделении стояли трое — дежурный врач, Гриша Гаврилиди и хозяин кафе «Околица Френкеля» — сам Френкель.

За столом работала с документами пожилая медсестра.

Френкеля Гриша привез в качестве переводчика, и сейчас Френкель трудился не за страх, а за совесть. Он почти синхронно переводил то, что достаточно раздраженно говорил врач:

— У него огромная кровоточащая язва задней стенки желудка — пять сантиметров на семь! Такие язвы, наверное, могут быть только у русских...

— Скажи ему, что Лешка — наполовину еврей... — попросил Гриша.

— Ай, не морочь мне голову! Это там мы — греки, евреи, я знаю кто?.. А здесь, как ни странно, мы все — русские, — сказал Френкель Грише.

— Вы что-то еще хотите узнать? — спросил врач. — У меня очень мало свободного времени...

Стеклянно-матовая дверь неожиданно приоткрылась, и в отделение неслышно проскользнул маленький Ангел с рюкзачком.

Кроме нас, на него никто не обратит внимания. Ни врач, ни медсестра, ни Френкель, ни Гриша не увидят его...

А врач даже еще скажет медицинской сестре, сидящей за столом:

— Эту дверь когда-нибудь наконец отрегулируют? То она открывается, то закрывается, когда хочет...

— Я сейчас запишу вызов техника на завтра, — сказала сестра.

— Я слушаю вас, — врач снова повернулся к Грише и Френкелю.

— Он нас слушает, — перевел Френкель.

— Это я и сам понял! — огрызнулся Гриша. — Спроси его — где он сейчас и что с ним будет? Только честно!

Маленький Ангел подошел к ним совсем близко, чтобы не упустить ни единого слова...

— Успокойся, — сказал Френкель Грише. — Здесь всё говорят с безжалостной прямотой. Здесь никто никого не жалеет. Здесь лечат. Если удается.

И Френкель спросил у врача, а врач ему ответил:

— Сейчас его готовят к срочной операции. Вполне вероятно, что во время операции может открыться такое кровотечение, которое нам не удастся остановить. А это — конец. И обвинять в его смерти вы сможете только его самого. Он для этого сделал все. Помимо этого... — Врач взял со стола медсестры заполненный бланк клиники и показал его Френкелю и Грише. — Все, что вы сейчас услышали, знает и ваш больной. Мы от больных ничего не скрываем. Вот его подпись, что он согласен на операцию при любых последствиях.

Гриша закашлялся, зашмыгал носом. Френкель горестно развел руками.

А НЕВИДИМЫЙ им всем маленький Ангел сначала заметался в растерянности, а потом на его двенадцатилетней ангельской рожице появилась взрослая циничная ухмылка, и, стоя перед врачом, маленький Ангел показал ему ну уж совершенно непристойный жест: он согнул в локте правую руку, а другой рукой, ребром ладони, ударил по сгибу правой руки!!!

И быстро выскочил из приемного отделения, оставив дверь открытой.

Врач сам снова закрыл дверь и спросил у медсестры:

— Вы не забудете завтра вызвать техника — починить дверь?

— Я все записала, доктор! — обиделась медсестра.

Доктор недвусмысленно посмотрел на часы.

— Спроси у него: а если операция пройдет удачно, что тогда?

— Я, как тебе известно, не доктор, но это и я тебе могу сказать, — ответил Френкель. — Испугается — пить не будет, не испугается...

— Тебя переводить позвали, а не высказывать свои предположения! — зашипел на Френкеля Гриша Гаврилиди.

— Пожалуйста, я могу спросить у доктора. Что мне, трудно?

И Френкель спросил. И доктор ответил:

— Не будет пить — выживет. Будет продолжать употреблять алкоголь в прежнем количестве — рак желудка, метастазы и небогатые похороны за счет системы западногерманского социального обеспечения. Все! У меня больше нет для вас времени. До свидания, господа!

Френкель и Гриша откланялись и пошли было к двери, но в это время раздался телефонный звонок.

Медсестра подняла трубку. Послушала и протянула трубку доктору:

— Вас, доктор.

— Халло, Вайс! — сказал доктор.

Смахивая навернувшиеся на глаза слезы, первым вышел в коридор Гриша Гаврилиди. За ним — культуртрегер Френкель.

А доктор тем временем ошарашенно переспрашивал в трубку:

— Как прекратилось кровотечение?! Я же сам проводил эндоскопию его желудка, а перед эндоскопией доктор Херманн дал заключение ультразвукового исследования... О чем вы говорите?! А экспресс-анализы мочи, крови, рвотных масс?! Как ошибка? Какая ошибка?!

Голос врача приемного покоя отчетливо слышался в коридоре.

— Стой! — сказал Френкель Грише. — Если это про Лешку, так они, кажется, что-то напутали...