несколько лет, а потом плюнула и приняла всё как есть. – И сейчас мне кажется, что Парето говорит о себе другом. О том человеке, который остался на старых фотографиях в ящике гардеробной Аронова. – Тебе хорошо со мной?

– Да, – отвечаю на задумываясь.

– Но? Я его слышу.

– Но этого недостаточно, – говорю честно, потому что если не сейчас, то уже никогда. В любой другой ситуации смелости не хватит. – Для меня недостаточно. Вы одиночка. Не знаю, было ли так всегда, или жизненные обстоятельства заставили вас самоустраниться от любого общения. Секс в молчании, а после ни слова. Чувствую себя шлюхой, которой оплатили фиксированное время и объём работ. Пришла из ниоткуда, сделала, что должна и ушла в темноту. Без души, без тепла, сухо, пусто.

– Это просто секс.

– Для вас – да, для меня же… Я к вам привыкаю, – не знаю, из каких глубин я выуживаю столько смелости, чтобы говорить каждое слово, глядя в синее марево. – К закрытому, холодному, молчаливому. Ищу свет в коридорах вашей тьмы и иногда, кажется, вижу слабый огонёк, который откликается блеском во взгляде. Но всё больше понимаю, что это фикция и самовнушение: женщины склонны находить смысл в пустом.

Именно сейчас вспоминаю сказанное в бреду: «Ты – мой свет», и всё больше понимаю, что высказывание относилось не ко мне. Долгий взгляд и молчание. Но я не жду ответа. Его не будет. По крайней мере, не сейчас. Я просто хочу, чтобы Островский понимал: он может меня уничтожить лишь одним безразличием. Больших усилий не требуется. Опасно с моей стороны выставлять свои слабости, но он их и так видит, прекрасно понимая, что перед ним я беззащитна и открыта.

– Моя очередь. Как погиб ваш сын? – Ловлю гневный взгляд, показывающий, что я лезу туда, куда никому нет входа, но Островский сам установил правила игры, а их он выполняет безоговорочно.

– Никита обучался в элитной школе. Так захотела жена, считая, что заработанные деньги нужно вкладывать в ребёнка. Я не возражал. Много работал и всегда мало уделял ему внимания, решив, что он мальчик с головой на плечах и ничего не случится… Мы оба пропустили момент, когда подросток пристрастился к наркотикам, от передозировки которых и скончался. Страшнее момента в моей жизни до сих пор не было. И предугадывая твой вопрос, сразу отвечу. После произошедшего с головой ушёл в работу, пахал сутками, иногда без сна. Меня не было в городе, когда Надя пыталась покончить с собой. Аронов успел, вызвал скорую, но по дороге в больницу она умерла от сердечной недостаточности. Прилетел первым же рейсом, по пути машину вынесло с трассы, и мы перевернулись. Это, – указывает на своё лицо, – итог. На похороны жены я так и не попал. Выполз из больницы только через месяц.

– И стали таким? – Он понимает, что сейчас я говорю не о внешности.

– В какой-то момент в тебе что-то щёлкает, и ты больше не ждёшь понедельника, нового года или дня рождения. Всё решается в считаные секунды, а месть становится целью, к которой ты упрямо идёшь.

– А что за ней?

– Тьма. И безразличие. Именно это я и имел ввиду, когда говорил тебе, что «жить счастливо» не про меня.

– Вы просто не пробовали, – переубеждаю его и улыбаюсь, когда произношу: – Возможно, такая женщина как Гронская смогла бы вернуть вашу веру к жизни.

– Эта уж точно не ценительница глубины души, скорее, глубины кармана, – ухмыляется, всем видом выказывая пренебрежение.

– А я?

Улыбка сползает с лица Парето, а взгляд становится серьёзным. Ничего хорошего для себя я не услышу, но так будет проще в следующий раз сказать ему «нет».

– Я устал. Хочу спать, – закрывает глаза и даёт понять, что стриптиз окончен.

За нашей игрой не заметила, что капельница почти закончилась. Вытаскиваю её, заклеивая катетер. Беру поднос и несу в дом, чтобы и самой поесть, пока Костя спит.

Костя… Только мысленно я позволяю себе так его называть, вкладывая в эти пять букв нечто ласковое и бесконечно родное. Вряд ли хватит смелости произнести это вслух, тем более обратиться к нему открыто. В данный момент я ближе всех, но всё равно дальше, чем он может себе позволить.

Глава 19

Ещё через пару дней Островский уже уверенно сидит и есть сам, отбирая из моих рук ложку. Его бесит собственная беспомощность и моя лукавая улыбка, когда приходится просить о помощи. У меня есть вариант нарваться, когда Парето станет прежним, наказание он придумает самое изощрённое.

– Хочу в душ, – озвучивает просьбу поздним вечером, когда я уже собираюсь уйти к себе, потому что моё постоянное нахождение рядом более не требуется. – Я чувствую, как о меня воняет.

– Неправда. Я обтираю ваше тело влажными салфетками.

– Это не то. Мне. Нужен. Душ.

– Что мне сделать?

– Помочь до него добраться.

Покорно соглашаюсь, заклеиваю раны водонепроницаемым пластырем, и после немалых усилий, помогаю Косте подняться, опершись на меня. Его покачивает, пока он привыкает к положению стоя, но спустя несколько минут мы всё же идёт в направлении ванной комнаты. Здесь душевая больше: значительное пространство, отгороженное стеклянными стенками. Вероятно, по этой причине, он и выбрал данный коттедж, потому что в моём душевая в три раза меньше. Вношу стул, помогая опуститься на него Островскому, и собираюсь уйти.

– Куда? – рычит мне в спину.

– Вы сказали «помочь добраться». Просьба выполнена. Ложку донести до рта способны самостоятельно, да и стакан тоже, уверена, и помыться для вас не проблема.

– Проблема, – шипит, – не могу поднять руки. Помой меня. Только разденься.

Бесполезно возражать и приводить аргументы, что идея не лучшая, а ужасная. Тело Парето манит, а после последней близости прошло больше недели, и всё моё существо желает его грубых рук и грязных поцелуев. Выдохнув, медленно избавляюсь от одежды под изучающим взглядом, который наполняется голодом. Он даже не пытается скрыть этого, рассматривая моё тело.

Вхожу, останавливаясь рядом, и настраиваю воду, пока она не становится приемлемой температуры. Окинув взглядом мужскую полку, понимаю, что все средства без запаха, что позволяет так явно чувствовать естественный аромат его тела. Распределяю шампунь по волосам, массируя кожу головы, а затем мою его тело, осторожно обходя болезненные места. Весь процесс занимает не более получаса, за время которого Костя то и дело надсадно дышит, уставившись на мою грудь. Делаю вид, что не замечаю голодных взглядов и спокойно вытираю мужское тело, предварительно обернувшись полотенцем сама. Возвращаемся в комнату, и я помогаю Островскому занять удобное положение, и уже собираюсь вернуться в ванную,