– М-да… – промычал Гиерон.

– Твоими «да», дядюшка, сыт не будешь. Ты должен возместить стоимость материалов, а также заплатить этому человеку. Полагаю, его изобретение стоит этого.

Тиран перевел взор на моряков, навстречу которым от берега Уже шла шлюпка, заблаговременно приготовленная Архимедом. Гиерон кивнул.

– Согласен. Хотя, сдается мне, здесь не обошлось без богов или темных демонов.

Архимед засмеялся.

– Вечно тебе мнится участие высших сил! Мои изобретения ты тоже приписывал козням Марса или Таната! Если тебе так хочется, будем считать, что эту машину помог нам построить огненноликий Аполлон. Дай денег богу, дай денег мне и дай их Келастису, любимцу богов!

Взгляд выцветших от времени, но все еще зорких глаз Гиерона застыл на упомянутом человеке, вызывавшем все больший интерес повелителя Сиракуз.

– Откуда ты родом, мастер? – спросил Гиерон механика.

– Издалека, повелитель.

– Не хочешь говорить? – Гиерон усмехнулся. – Твое право. Вот что, предлагаю тебе поступить на мою службу. Будешь стратегом, командующим огненными машинами. Я хорошо плачу стратегам! Согласен?

Механик покачал головой.

– Благодарю, владыка. Твое предложение – честь для меня, но, к несчастью, есть дело, отложить которое я не вправе!

– Как знаешь, – сказал Гиерон, за равнодушным тоном скрывая разочарование. – Тогда прощай! Тебе честно заплатят за твой труд.

Кивнув механику, тиран пошел прочь, за ним последовали гремящие доспехами телохранители. Архимед покачал головой.

– Ты напрасно отверг предложение Гиерона. В мире нет правителя, более щедрого и справедливого к тем, что служат ему. И ты правильно сказал, он оказал тебе большую честь. Дядюшка редко снисходит до того, чтобы сделать подобное предложение лично.

– Я так и понял, – ответил Келастис, – но у меня действительно есть одно очень важное дело. Я исполню его и вернусь, и тогда, возможно, я стану механиком Гиерона.

– Как знаешь! – повторил Архимед слова дяди. – Пойдем со мной, я заплачу полагающиеся тебе деньги.

Архимед сполна выдал гостю условленную сумму, зная, что Гиерон втройне компенсирует племяннику все издержки. Ближе к вечеру он попрощался с Келастисом, собравшимся в дорогу.

– Подумай, – предложил Архимед. – Это большая честь.

Келастис ничего не ответил. Он лишь кивнул и ушел. Его уже ждал корабль, капитану которого механик отсыпал половину суммы, полученной от Архимеда.

Вечернее солнце светило в спину стоящему на носу триеры механика. Лицо пряталось в тень, и потому никто не мог видеть улыбки, играющей на этом самом лице – притягивающем и сильном. Келастис улыбался, вспоминая слова Архимеда, повторившие его собственные слова. Честь. Великая честь! Но велика ли честь – быть слугой для того, кто еще недавно был господином, повелевавшим целой империей? Велика ль?

Механик провел ладонью по лицу, стирая улыбку, а с ней и пытающуюся скользнуть в мир тайну. Мир еще не был готов знать ее. Мир еще не был готов принять человека, обладающего силой сжигать не только корабли, но и города, и даже планеты. Корабль плыл на запад…

То была эпоха молодых королей. Целая плеяда властителей – юных или едва миновавших юность, талантливых и не очень, деятельных и ленивых, трусливых и отважных – взошла на престол сразу в нескольких странах. Ганнибал в пунийской Иберии, Птолемей IV Филопатр в Египте, Филипп V в Македонии, Антиох III, будущий Великий, в Сирии.

Антиоху исполнилось всего двадцать два. А на престоле он очутился в девятнадцать. А время было непростое, ой непростое! Особенно, когда ты юн и неопытен, и рядом нет никого, кто подал бы верную руку.

Возлежа на ложе, поставленном посреди шатра, Антиох мрачно размышлял об этом. Шатер был громаден, и мог вместить человек пятьдесят, что и случалось, когда царь созывал на совет родственников и друзей. Но сейчас его роскошное чрево было пустынно. Свет трех толстых свечей, закрепленных в массивном, разлапистом, с поддоном треножнике, установленном чуть правее от кресла, бросал зыбкие блики на бархатистые завеси, тяжелые, привезенные с Востока ковры, тускло поблескивал на драгоценной посуде и оружии.

Смеркалось. Утомленному ратными упражнениями царю хотелось спать. Если бы не Гермий, Антиох верно тут же лег на застеленное пардусовой шкурой ложе и забылся крепким, без видений сном. Но канцлер, чей профиль в жирном сиянии свечей Удивительно походил на крысиный, улучил удобную минуту, чтобы вернуться к разговору, какой он затевал на протяжении уже нескольких дней.

– Измена! Измена гнездится всюду! – горячо шептал он, обдавая Антиоха теплым тошнотворным запахом кислого вина и дурно работающего желудка.

– С чего ты взял? – бормотал Антиох, заранее зная, каков будет ответ. – Ты слишком подозрителен, Гермий.

– Я?! – Возмущение заставляло канцлера сорваться на крик. – Я подозрителен, ваше величество?! Да причем здесь я?! Разве не сама жизнь подтверждает правоту моих слов? Вы неосмотрительно поверили… – Фраза показалась Гермию рискованной, и он поспешил поправиться. – Нет, не так. Человек царственно благородный, вы оказали высокую честь этим проходимцам Молону и его братьям. Вы доверили им в управление важнейшие области государства, возведя их на высоту, о какой эти проходимцы не осмеливались и мечтать! И что же?! Не прошло и года, как они предали вас! Предали подло, коварно, нанеся удар в спину в то самое время, когда мы все озабочены судьбою державы! Эти негодяи… – Канцлер захлебнулся гневом и утратил нить повествования. Не найдясь, что добавить, он возбужденно потряс сухоньким кулачком. Резкое движение разогнало застоявшийся воздух, из-за чего задремавший было царь очнулся. Был он еще совсем юн, худ телом; тонкое нервное лицо и грива иссиня-черных волос делали Антиоха похожим на нахохлившегося ворона. Приближенные про себя так и называли его – Вороненок.

Подавляя зевоту, Антиох выдохнул:

– Все правильно, Гермий. Но не стоит так волноваться. Молон и его семейка получат свое!

– Да! Да! Но сколько сил на это уже потрачено и еще будет! Вместо того чтоб наводить порядок на южных рубежах державы, мы вынуждены вести полки на восток, а в это время эти наглые Птолемеи собирают дань с наших городов!

– Разберемся и с ними!

– Если только новая измена черной язвой не поразит государство!

Канцлер умолк, ожидая реакции государя. Антиох лениво почесал нос. По правде говоря, в настоящий момент его более занимала не какая-то там измена, настоящая ли, иль придуманная подозрительным Гермием, а мысль о сне. Но положение заставляло прислушиваться к предостережениям канцлера, тем более что при всех своих недостатках тот был дельным чиновником, недаром оба Селевка – брат и отец – прислушивались к его советам.[26]