Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот тогда создавали КГБ РСФСР, и кинули туда от кого было не жалко избавиться, да и просто молодежь, да еще и намекнули, что служба в КГБ РСФСР может потом быть пятном на всю оставшуюся жизнь. Вот почему они и до августа 91 года тайно поддерживали Ельцина, а в решающие дни августа саботировали приказы и другим посоветовали. И — выиграли. Сильно тогда выиграли.
С тех пор прошло много лет. Он был тогда молодым опером и мыкался по съемным квартирам, мечтая о том, что подойдет очередь лет через десять. Сейчас он купил дочери на свадьбу квартиру за триста миллионов. Тогда он был лейтенантом, ушел в активный резерв в должности генерал-лейтенанта госбезопасности. Тогда у него на стене висел ельцинский предвыборный плакат, прикнопленный кнопкой — сейчас в хранилище висят собранные супругой картины, последней оценкой свыше ста миллионов долларов — если удастся вывезти. Ирина, кстати, молодец, когда она покупала — она чуть больше десятки затратила. А смотри-ка…
Ему повезло с женой. Что тогда было? В КГБ ведь просто так жениться было нельзя, надо было представлять кандидатуру невесты на утверждение начальства, пробивать по базам — а вдруг у нее родственники, судимые или были на оккупированной территории? Последнее было каким-то бредом — сорок лет прошло, какие на хрен оккупированные территории? — Но было!
Ее кандидатуру начальство утвердило, хоть и понимающе подмигнуло. Доча дипработника, девятнадцать лет, но клейма ставить некуда. Что начальство не знало, так это то, что скоро живот расти начнет. Ребенок был, конечно же, не от него, от какого-то иностранца. Если бы узнали — карьера отца накрылась бы, в момент невыездными всю семью сделали бы. Тогда это еще работало всё, это сейчас шаляй-валяй. Потому-то и отдавали — дочь дипломата за провинциального сотрудника КГБ, лимитчика считай.
И что? Трое прекрасных детей — какая разница, кто свой, кто не свой. Отец не тот, кто родил — тот, кто воспитал, правильно говорят. Дом — полная чаша, когда бы он в дом не пришел — ужин на столе, и никаких попреков, никаких вопросов — где был, что делал. Дети с «родным» английским, мать дома держала англоязычную прислугу и сама с детьми только по-английски разговаривала — он и сам грешным делом выучил, хотя к языкам дуб — дубом. Когда старший поступал — Лондонская школа экономики, не шутки — британские преподаватели отказывались поверить, что говорят с русским. Он и до сих пор по-русски, если, запинается, слова подбирает.
И — хоть бы раз хвостом вильнула. Понятно, всякое бывает, он и сам… грешен, как и все мужики, хоть и не злоупотреблял. Но чего только в командировках не бывает. А она — ни разу краснеть не заставила. Правду говорят: лучшая жена — бывшая проститутка. Ей есть что терять и она об этом знает.
И все же… Не даёт покоя нынешняя жизнь, не даёт…
В последний раз он разговаривал с тестем, на охоте. Тестю девяносто, но так — боевой мужик еще, стакан коньяка залпом. Он сказал — мы сталинизма пуще смерти боялись, а вы… раскопали чумной могильник. Вот, посмотрите, к чему вас эти парады на девятое мая приведут. Мне, говорит, в рай скоро. Вам хлебать.
А что не так-то? Так и есть.
Он прекрасно видел, к чему всё идет. Всё это шло… вынужденно, во многом — но шло. Запад не принял ни Россию, ни русских. Это было крахом всех надежд его поколения, поколения девяностых и нулевых. Сложно сказать, почему… Как говорят, когда Пилсудский отказался помочь белым в наступлении на Москву, он сказал: а что, вы хотите чтобы мы вас так сразу простили? За это он получил и наступление Тухачевского на Варшаву, и тридцать девятый год, когда Польша была разодрана на куски хищниками. Запад… Великобритания, США — никогда не были великодушны. Вот что есть — то есть. В сорок пятом Черчилль предлагал принудительно стерилизовать всех немцев — остановил его в этой идее Сталин.
А дальше — всё одно к одному и одно за другим. Когда есть желание враждовать, причина находится легко. И главная, первоочередная причина — Россия восстановилась слишком быстро и слишком сильно, а Запад наоборот — ослаб, споткнулся на Ближнем Востоке и почувствовал опасность. Россия могла бы в тот момент не идти на конфронтацию так явно, не показывать так явно свое желание поменять роли в игре, пересмотреть установившиеся в Европе правила. Но — не хватило осторожности.
Не хватило…
— Виктор Андреевич?
Он вскочил. Приемная была полупустой, только два дежурных секретаря, и офицер охраны. По-домашнему пахло чаем…
— Так точно.
— Пройдите.
…
Первый — ждал в рабочем кабинете. Рядом с ним — директор СВР. Поднялся со своего рабочего места и протянул руку… получить рукопожатие в этом кабинете… дорогого стоило
— Виктор Андреевич… садись…
…
— Чаю?
— Спасибо, я пил уже.
— Ну, как знаешь…
Первый посмотрел на директора СВР потом на отставного генерала.
— Ну… дает твой Виктор.
— Отцовская школа, — заметил директор СВР.
По оттенкам тона — именно оттенкам — отставной генерал понял, что директор крайне раздражен. Но оно и понятно, есть от чего. У ФСБ и СВР давняя история вражды, наверное, нет ни одной страны мира, где бы разведка и контрразведка не враждовали бы. Но есть и что-то еще. Украина. Как все просрали. Понятно, что каждый день через этот кабинет идут плохие новости — а откуда хорошим быть?
И тут — молодой пацан вытаскивает попавшие под санкции четыре миллиарда долларов…
— Ну… какая отцовская школа. Мы такими не были.
— Да… — задумчиво сказал Первый. — Не были.
Повисло молчание.
— Как он сумел?
На этот вопрос у генерала был ответ.
— Я у него не спрашиваю. Просто не пойму. Он внутри самой системы. Ему виднее.
Первый посмотрел на директора СВР
— Поощрили?
— Готовим представление.
— Твою мать! Представление