— И хорошо, меньше невинных попадёт под раздачу, — пожала плечами Фрез, потирая затёкшую шею. — Не люблю я шариться под землёй. Постоянно кажется, что потолок рухнет мне на макушку!

— А он и рухнет, рано или поздно, — улыбнулся Мет. Любая, даже опасная, вылазка с Фрез его только веселила.

— Вот спасибо! Обнадёжил. Ладно, приехали. Бардок, вскрывай!

Катакомбы никогда не менялись. Фрез могла прийти днём или ночью, зимой и летом, но на самом дне города всегда было темно и сыро. Жинья разожгла факел. Запахло палёной промасленной ветошью. Мет отпрянул подальше от огня, опасаясь за свои брови. Из ножен бесшумно выскользнули кинжалы, удобно ложась в руки Фрез. Их ожидала не самая приятная прогулка в жизни.

Ближайшие ко входу ходы и залы были хорошо знакомы Фрез. Сотни раз она спускалась и поднималась, облазала все тупики и небольшие комнаты. Она бывала здесь так часто, что углы не успевали зарастать паутиной. Некоторые подпорки были укреплены пластинами по её указанию — страх обрушения свода никуда не девался даже после стольких удачных вылазок.

— Какая вонь, как будто тут сдохла сотня крыс разом, а сверху помочился медведь!

Бардок зажал нос-картошку пальцами и прищурил заслезившиеся глаза. Никто не стал с этим спорить. Мет старательно дышал через рот, задерживая дыхание, чтобы как можно реже ощущать на языке густой воздух катакомб. Жинья, лишённая возможности различать запахи и вкусы, единственная не испытывала трудностей.

— Возможно, твои слова недалеки от истины, — пробормотала Фрез, видя подгнивающие ошмётки на земле. — Похоже, кто-то очень долго не кормил своего кота.

— Дай гидра, чтобы это действительно был кот, — мрачно заметила Жинья, ощупывая пальцами свежие борозды на подпорках.

Они шли по кровавым следам и странным отметинам, и всё больше углублялись в катакомбы. Фрез нервничала. Она плохо помнила эти коридоры, и знакомые залы остались далеко позади. След уводил их к центру города, а не на окраины, как они предполагали в начале.

— Я раньше не понимал, — Мет облизнул пересохшие губы и прижался ближе к Бардоку, от которого несло потом и кислым пивом, — почему жители клоаки, ну, те, что вечно жалуются на нехватку места, ещё не заселили катакомбы.

— И как? Понял?

— Да. То есть, нет. Я просто понял, что они не могут сюда перебраться, потому что ниша уже занята чем-то пострашнее бродячих собак.

— Как всегда поражаешь нас своим интеллектом, парень, — ехидно хохотнул Бардок, и Мет залился краской по самые уши.

Мет ожидал, что Фрез заступится за него, как она делала это обычно, и удивился, когда женщина не проронила ни слова. Фрез вглядывалась в полумрак прищурившись так сильно, что хотелось с силой потереть глаза. Едва заметное шевеление на грин тьмы и света привлекло внимание опытного следопыта. Фрез многое умела и многое знала, хотя редко ей удавалось достичь желаемого, сколько бы усилий она не прилагала. Таково было её личное проклятие.

— Я проверю?

Мет потянулся к арбалету на поясе. Это была их обычная тактика — выстрелить, а потом светить факелом и спрашивать “Кто здесь?”. Но Фрез отрицательно качнула головой. От шевеления в отдалённом уголке сознания кровь стыла в жилах. Заказчик ни разу не назвал “это” — человеком.

Потому что оно им и не являлось. Уже нет.

— В стороны!

Крик прозвучал поздно, слишком поздно, но друзья Фрез выживали в этом городе с рождения. Ещё ни одна тварь не смогла лишить их головы. Впрочем, никто не говорил, что их пронесёт и в этот раз.

С оглушающим, разрывающим барабанные перепонки, визгом, с потолка на них бросилось серое существо. Его глаз, единственный целый глаз, блеснул в свете факела, прежде чем Жинья уронила его на землю, перехватывая короткий меч и возводя круглый деревянный щит, обитый железными пластинами.

Фрез среагировала первой, но не смогла увернуться, чтобы не подставить друзей за спиной. Длинные когти, почти с её ладонь длиной, разорвали рукава куртки на плечах, а в живо врезались две кривые лапы, выбивая воздух из легких и заставляя повалиться на спину.

Мет выстрелил прежде, чем успел подумать о том, что может задеть подругу. Посланный почти в упор арбалетный болт вошел в бок твари, и сбил её с падающей женщины. Тварь заверещала пуще прежнего, и метнулась на Жинью, стоявшую ближе всех. Но девушка была готова. Щит принял удар на себя, и мощным рывком, вкладывая в движение всю силу своего раскачанного тела, Жинья бросила тварь в стальные объятия Бардока. Мужчина уже готов был принять на себя всю свирепость монстра, но тварь извернулась в воздухе и зацепилась за свисающую с потолка балку.

Второй болт просвистел мимо, но тварь не кинулась на Мета, она вывернула голову и издала визг, потрясший стены, заставивший потолок дрожать и сыпаться на головы оглушенных внезапной атакой.

Оседая на землю, чувствуя, как по шее бегут теплые струйки крови, Фрез подумала о том, что было глупо отказываться от второго пирога с грибами, который она ела на обед, ради фигуры. Она бы сейчас многое отдала за малюсенький кусочек любимого лакомства. А когда в свете так и не потухшего факела появился человеческий силуэт, к ногам которого добровольно подскочила тварь из ночных кошмаров, Фрез захотелось посмеяться. Возможно, над собой.

***

Посреди ночи Элен разбудил крик, словно кто-то резал заживо женщину или ребенка. Высокий звук вонзился в уши, причиняя физическую боль. Кто бы ни кричал, это должен был слышать весь город.

Но никто в доме не проснулся, кроме неё. Мэлис вернулся всего лишь два часа назад, и почти сразу уснул в соседней комнате — Элен слышала его дыхание, местами сбивчивое, но тихое. Иногда Мэлис ворочался, и это Элен тоже слышала. Ей больше не мешал шум голосов в голове, который незаметно сводил её с ума всю сознательную жизнь. Девушка поняла это только сейчас. Шум оставил Элен в покое, стоило ей покинуть родной мир. Но в этом было больше минусов, чем плюсов.

Шум заглушал стук сердца, скрип коленей и хруст суставов. Шум заглушал большинство достаточно тихих звуков, и без его защиты Элен ощущала себя почти что голой. Но даже нагота не пугала её так, как абсолютная ясность и чёткость всех звуков.

Днём, когда с ней говорили, Элен могла сосредоточиться на голосе собеседника, и всё остальное отходило на второй план, но ночью, когда стихало большинство разговоров, на первый план выходили они — звуки мира. Сейчас, когда Элен не отвлекалась на боль, на холод и голод, когда усталость не висела грузом